скажу им, что не должен был говорить, что мы собираемся начать все сначала.
– То есть скажешь правду.
– Одну только правду, и ничего, кроме правды. Да.
Энни кивнула. Встала и прошла в кухню. Чейз последовал за ней. Опустился на стул.
– Послушай, я знаю, что это будет не так легко, но…
Энни молча хлопнула дверцей буфета, и он вздрогнул.
– Если ты собираешься приготовить еще кофе или чай…
– Именно это я и собираюсь сделать.
– …то мне не надо. Последняя дюжина чашек все еще плещется у меня в животе.
– Может быть, что-то другое? Горячий шоколад?
Брови Чейза полезли вверх.
– Ну, не знаю, возможно…
– Может быть, болиголов? Большую чашку?
– Не стоит так вести себя, Энни. – Он встал, подошел к холодильнику и открыл его. – А пива нет?
– Нет. – Энни проскользнула у него под рукой и захлопнула дверцу холодильника. – Я, – сказала она самодовольно, – не пью пиво.
– Могу поспорить, что женоподобный поэт тоже не пьет пива.
– Же… – Энни, зардевшись, осеклась. – Если ты имеешь в виду Милтона…
– Как насчет диетической кока-колы? Или это тоже не в твоих привычках?
Энни бросила на Чейза сердитый взгляд. Потом подошла к шкафу и распахнула его.
– Вот, – сказала она, кидая ему банку. – Пей свою кока-колу, хотя еще только шесть часов утра. Может быть, твоя голова после этого просветлеет, и ты предложишь что-нибудь дельное.
– Я уже предложил. – Чейз дернул за кольцо на банке и скривился, глотнув теплой газированной воды. – Я сказал тебе, – он достал из морозилки лед, положил несколько кубиков в стакан и налил в него колу, – когда дети вернутся домой после медового месяца, я признаюсь им, что мы слегка приукрасили правду ради их благополучия.
– Мы? – мягким, но угрожающим тоном спросила она.
– Хорошо. Я. Я это сделал. Я приукрасил правду.
– Чейз, ты солгал.
Чейз медленно допил свой стакан и прижал его ко лбу.
– Я солгал. Все в порядке? Тебе легче?
– Да. – Энни пожала плечами. – Нет. – Она долго смотрела на него, потом отвернулась и занялась кофе. – Ты солгал. Но я тоже принимала в этом участие.
– В чем? О Боже, я на ногах уже больше суток, и мой мозг отказывается соображать. Что теперь тебе не нравится? Я сказал, что объясню Дон, что это была целиком моя идея. Больше я ничего не могу сделать, верно?
– Но ведь я, как и ты, несу ответственность за весь этот кошмар. – Энни вздохнула и провела рукой по лицу. – Дон спросит меня, почему я ничего не сказала, если знала, что ты лжешь. Когда ты заявил ей, что мы думали о примирении, я могла бы сказать, что это не так, что ты это выдумал.
