Валерия уже пыталась открыть ее, налегая изнутри, потом раздались ее слабые стоны.
Звуки песни становились все резче, острее, мучительнее. Венедикт оглянулся: окна павильона горели ярким светом! Он бросился туда. Пробегая мимо мраморного сатира, он вдруг остановился, как вкопанный. Что-то в его облике показалось ему странным.
И тут он увидел, что от павильона по аллее медленно ступает Венедикт в индийском костюме и в чалме, перевязанный кушаком, за которым торчат украшенные драгоценными камнями ножны кинжала. Он шел по дорожке, залитой лунным светом, тоже как лунатик, безжизненно раскрыв глаза. Иннокентий бросился к нему, но тот, не заметив его, прошел мимо, мерно ступая шаг за шагом, и лицо его смеялось при свете луны, как у малайца.
Иннокентий услышал, как что-то стукнуло в доме. Он посмотрел туда и увидел, что Валерия распахнула окно и сквозняк вынес из комнаты занавески. И в этих трепещущих на ветру занавесках он увидел свою жену, которая стояла на подоконнике, протянув обе руки к приближавшемуся навстречу Венедикту.
Несказанное бешенство нахлынуло на Иннокентия. Одним прыжком он догнал Венедикта и схватил его за горло.
– Проклятый колдун! – прохрипел он ему в лицо.
Лицо Венедикта исказилось в муке, но он как будто не слышал этого крика. И тогда Иннокентий, не помня себя, другой рукою вырвал кинжал из ножен на поясе Венедикта и по самую рукоять вогнал его ему в бок.
Страшно закричал Венедикт и, согнувшись и прижимая обе руки к кровоточащему боку, побежал обратно в павильон. И в тот же миг пронзительно закричала Валерия. Ноги у нее подкосились, и она упала бы с подоконника на террасу, если бы Иннокентий не подставил руки и не поймал ее.
Он бережно внес ее в дом через дверь, предварительно отодвинув камень, и донес до кровати. Там он осторожно уложил ее на спину, а сам присел рядом.
– Милая моя, родная… Спи, не тревожься… Я с тобою, все позади… Больше ничего не будет страшного в нашей жизни. Спи, родная… – шептал он ей, поглаживая ее по руке.
Она долго лежала неподвижно, но наконец открыла глаза, вздохнула глубоко, прерывисто и радостно, как человек, толькео что спасенный от неминучей смерти, и увидев мужа, обвила его шею руками и прижалась к нему.
– Ты, ты… Это ты… – шептала она.
Он гладил ее и успокаивал.
Понемногу руки ее разжались, голова откинулась назад, она прошептала:
– Слава Богу, все кончено… Но как я устала!
И заснула крепким, но не тяжелым сном.
Иннокентий устало прилег рядом и лежал неподвижно несколько секунд, как вдруг его обожгла мысль о Венедикте. Он вскочил на ноги, нервно заходил по комнате, подошел к окну, всмотрелся в темноту.
