Джону было больно на это смотреть, и он отвернулся. На ослепительно-белом снегу, еще рыхлом после сошедшей в ночь лавины, ему на глаза попался какой-то продолговатый предмет. Черный или темно-синий. В глазах несколько рябило от яркого солнечного света, и сразу понять, что это, было трудно. А подходить ближе не хотелось: в ботинки уже и так набилось много снега. Но в голове мелькнула тревожная мысль: вдруг это человек? И нельзя сказать, чтобы она не имела под собой оснований. На Эдельвейсе редко можно увидеть посторонние предметы, разве что лавина «вывернула» какую-нибудь древность на поверхность.
И Джон пошел. Чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что его опасения имеют все шансы подтвердиться. Наконец он увидел, правда не человека, а страховочный ремень и снаряжение, которым не успели воспользоваться. Джон понял это сразу. Все было почти новое, купленное не позднее чем месяц назад.
Он почувствовал, как задрожали руки. Лихорадочно сжалось сердце: еще один или одна. Чей-нибудь ребенок, мать или отец, а может, сестра… Но где? Где искать? Джон беспомощно озирался по сторонам. А вдруг еще жив или жива? Но кругом было белым-бело. Взгляд искал, искал и не находил, за что бы зацепиться. Снег, один только снег.
По опыту Джон знал, что лавина чем-то похожа на гигантскую морскую волну и так же непредсказуема. Нельзя сказать наверняка, куда она выкинет тот или иной предмет. Иногда тело человека находили в нескольких километрах от сорванной с него куртки или ремня. Но искать несчастного без специального оборудования – пустая трата времени. Ехать в город? Дорогу завалило, а пешком, даже если кинуться прямо сейчас, не заходя домой, доберешься дня через четыре, да еще не факт, что доберешься после такой лавины и снегопада. И Джон впервые за все время своего отшельничества пожалел, что не держит телефона. Сейчас бы вызвать спасателей!
А время бежало. Лавина сошла ночью, значит, человек, если он еще жив, находится под снегом уже несколько часов.
Джон начал злиться на себя за собственное бездействие. Теперь горный пейзаж, лишь недавно вселявший в душу покой, стал раздражать его своей безучастностью. Он был равнодушен, он молчал, он ничего не предпринимал, и человеческая жизнь для него ничего не значила, как не значили и две розы, пламенеющие на снегу. Горы укрыли белым саваном какое-то живое существо и забыли о нем, едва солнце нового дня поднялось над ними.
Джон посмотрел вверх. Эдельвейс, скинувший снег, пылал на фоне синего неба словно огромный костер. Блики то сливались в одно целое, то дробились осколками света, проникающего, казалось, в самое сердце льдов. И снова эта тишина кругом. Только неестественно яркое горение красок и тишина, которая будто шепчет: успокойся, забудь и уходи. Стоит ли жизнь человеческая хоть одного мгновения нашего вечного покоя? Суета сует.
