— Как это финита? А ну вставай!
— Нон вставай. Нет вставай.
— Ты что, шутишь?
Молчание.
— А ну поднимайся! Еще немного — и перевал. А вниз ноги сами побегут.
Молчание.
— Ну, ты слышишь?
— Финита. Нон Джулия марш. Нон.
— Понимаешь, нельзя тут оставаться. Закоченеем. Видишь, снег.
Однако слова его на девушку не производили никакого впечатления. Иван видел, что она изнемогла, и начал понимать бесполезность своих доводов. Но как заставить ее идти? Подумав немного, он достал из-за пазухи помятую краюшку хлеба и, отвернувшись от ветра, бережно отломил кусочек мякиша.
— На вот хлеба.
— Хляб?
Джулия встрепенулась, сразу подняла голову. Он сунул ей в руки кусочек, и она быстро съела его.
— Еще хляб!
— Нет, больше не дам.
— Мале, мале хляб. Дай хляб! — как дитя, жалобно попросила она.
— На перевале получишь.
Она сразу замкнулась и съежилась.
— Нон перевал!
— Какой черт «нон»?! — вдруг закричал Иван, стоя напротив. — А ну вставай! Ты что надумала? Замерзнуть? Кому ты этим зло сделаешь? Немцам? Или ты захотела им помочь: в лагерь вернуться? Ага, они там тебя давно ждут! — кричал он, захлебываясь от ветра.
Она, не меняя положения, вскинула голову:
— Нон лагерь!
— Не пойдешь в лагерь? Куда же ты тогда денешься?
Она замолчала и снова поникла, сжалась в маленький живой комочек.
— Замерзнешь же! Чудачка! Загнешься к утру, — смягчившись, сказал он.
Ветер сыпал снежной крупой, крутил вверху и между камнями. Хотя снег, был мелкий, все вокруг постепенно светлело, стала заметна тропа, и проглядывались изломы камней. Без движения, однако, тело быстро остывало и содрогалось от стужи, переносить которую становилось уже невмоготу.
— А ну вставай! — Иван рванул ее за тужурку и по-армейски сурово скомандовал: — Встать!
Джулия, помедлив, поднялась и тихо поплелась за ним, хватаясь за камни, чтобы не упасть. Иван, насупившись, медленно шел к тропе. Он уже начал думать, что все как-нибудь обойдется, что самое худшее в таком состоянии сбиться с ритма, хотя бы присесть, и тогда потребуется значительно больше усилий, чтобы встать. Вдруг уже возле самой тропы сильный порыв ветра стеганул по лицам снежной крупой и так ударил в грудь, что они задохнулись. Джулия упала.
Иван попытался помочь ей подняться, взял девушку за руку, но она не вставала, закашлялась и долго не могла отдышаться. Наконец, сев на камень, тихо, но твердо, как об окончательно решенном, сказала:
— Джулия финита. Аллее! Иван Триесте. Джулия нон Триесте.
— И не подумаю.
