— Грацие! Спасибо.
— Ты где по-русски училась? — спросил он.
— Италия, Рома училь. Лягер русска синьорина Маруся училь. Карашо русска шпрехен, я?
— Хорошо, — равнодушно согласился он.
— Понималь отшень лючше карашо, — похвасталась она, и Иван внутренне улыбнулся этой ее наивности. Он, правда, думал о другом.
— Где Триест, знаешь?
— О, Триесте! Горы, — живо отозвалась она.
— Знаю, что горы. А где, в какой стороне?
Она взглянула в одну сторону, в другую и уверенно махнула рукой туда, откуда поднималось над горами еще невидимое здесь солнце.
— Туда дорога Триесте.
«Дорога!» — невесело подумал Иван. Ничего себе дорога — через горный массив Альп, через теснины и реки, а главное — через густонаселенные долины и оживленные автострады. Не так уж близок этот партизанский Триест, о котором он столько наслышался в лагере. Но выбор у них был небольшой, и если уж посчастливилось вырваться из ада, так глупо было бы теперь дать повесить себя под барабанный бой на черной удавке.
И потому надо идти. Идти, лезть, бежать! Не раскисать, собраться с силами, использовать весь опыт, все способности, перейти главный хребет, найти партизан — югославских, итальянских — все равно каких, только бы встать в строй, взять в руки оружие. В этом видел Иван теперь смысл жизни, наивысшее свое призвание и награду за все страдания и позор, пережитые им за год плена.
В сыром мрачном распадке было холодно. Остывшее за ночь тело донимала дрожь. Хотелось скорее к теплу, на солнце. Отыскав подходящее место на склоне, они полезли между камнями вверх. На этот раз, впервые с момента их встречи, впереди лезла она, а он, немного отстав, карабкался следом, и это было похоже на первое взаимное доверие между ними.
Каменистый склон тут был довольно крут, колодки скользили и падали с ее ног. Девушка наконец сняла их, взяла в одну руку и, хватаясь другой за колючие, твердые, как проволока, стебли какой-то травы, проворно, словно ящерица, прыгала с камня на камень.
— Руссо, — не останавливаясь, сказала она, — ты ест официр?
— Никакой я не офицер. Пленный.
— Пленни, пленни. Я понималь. Кто до войны биль?
Иван помедлил с ответом. То, что она начала допрашивать, ему не понравилось (вот еще мне особый отдел!), и он сдержанно буркнул:
— Колхозник.
— Что ест кольхозник?
— Не понимаешь, а спрашиваешь, — грубовато упрекнул он. — Ну вроде бауэра, ферштейн?
— А, понималь: ляндвиршафт[10]?
— Вот-вот. Колхоз.
— О, я отшен люблу кольхоз! — вдруг оживленно заговорила она. — Кольхоз карашо. Ля вораре
