Пашка, прочитав такое, фыркнул:
— А он как думал? Мы ведь тут тоже не в чечки играем, понимаем дело-то!
Время шло, вот уже и ноябрь покатился к исходу, а от Димы все не было и не было вестей.
Пашка утешал мать:
— Надо понимать: наступление идет. Радио-то слушай! Наши войска бьют врага под Сталинградом. Может быть, Диме теперь и перекусить-то толком некогда, не только что письма расписывать!
А у самого душа была не на месте.
И вот — пришла наконец весточка, да не та, какую ждали…
Торопясь с дневной смены, Пашка еще на подходе к дому услышал мамкин истошный крик. Забежал в избу — и обомлел: мамка каталась по полу, стукалась об него головой. Витька испуганно и тихо сидел в углу, Генька орал во весь рот. Еще была в избе соседка Клавдя, она тихо всхлипывала, била себя по коленям.
На столе лежал квадратик бумаги. Пашка взял его.
«Уважаемая тов. Корзинкина! Сообщаю, что Ваш сын, рядовой курсантского батальона Корзинкин Дмитрий Иванович пал смертью храбрых в бою за Советскую Родину и похоронен на высоте 191,2 в районе хутора Родник.
Вечная слава героям!
Нач. штаба батальона в/ч…
ст. л-нт Пахомов».
У Пашки подкосились колени — он так и сел на пол, рядом с заходящейся в крике матерью. В глотке першило, губы расползались, и в глазах стоял едкий туман. С трудом поднялся, опираясь на руки, и вышел в сени. Прислонился там к переборке, зацарапал пальцами стылые доски. Кока Дима!.. Кока Дима!..
Как ни тяжело такое пережить, а пережить надо. Надо работать, заботиться о еде, о дровах, присматривать за младшими братьями. Так и было. Только теперь Пашка уже не торопился после работы домой, как раньше. Словно бы что-то стало по-другому в избе после Диминой похоронки — как будто дом выстудили однажды, и до сих пор не возвращается тепло. И мамка сидит вечно в углу, точит слезы. Ходить-то она стала совсем плохо, шаркает да шаркает старыми валенками.
Нет, скучно стало Пашке бывать дома! А куда идти? Однажды Валька Акулов позвал его:
— Слышь, Паш, сходим сегодня вместе к детдому?
После того случая они недолго были в ссоре, и Пашка уже не смеялся над дружбой Вальки и девчонки-блокадницы, а даже с интересом выспрашивал, как там у них, да что, да о чем разговаривают. Правда, к старой Валькиной кличке — Акуля — прибавилась новая: Матрос-Гарри-без-слов. А Лену Пашка звал не иначе, как Джин Грей.
— А, товарищ Матрос-Гарри-без-слов, здравствуйте! Наше вам почтение! Как там гражданка Джин Грей, все еще «танцует танго цветов»? «И развевая печаль, гремит разбитый рояль»? Но-но, не куксись, я ведь шутю, не видишь, что ли? Как там, честно, дела-то?
