— Этого парня больше не трогайте. Он — работяга, не ворует и воровать не будет. Эй, у кого есть кусок хлеба, давай сюда!
И Пашка потопал домой со здоровой горбушкой, граммов на триста, не меньше! Треть слопал по дороге, а остальное отнес братьям и матери.
Вот так повезло! И карточки не отобрали, и хлеба еще дали. Выручил Женька, помнит, выходит, старое добро.
Федотовы жили через три дома от Корзинкиных. Женька с ранних лет был позлее других ребят, попакостливее, и наказывали его, стало быть, почаще. Да как наказывали-то! Бить не били, а посадят в темный голбец, и сидит он там, мается с голоду двое, а то и трое суток. Сидит, глядит на улицу сквозь маленькую отдушину. Пашка до войны всегда его выручал: как узнает, что Женька опять сидит в голбце, так выпросит у мамки хлеба, какой-нибудь стряпни и несет Женьке. Просунет в отдушину, тот схватит — и сразу в рот. Ест, давится.
Корзинкин-старший не раз ходил к Женькиному отцу, злому, чахоточному:
— Вы что, боговые, делаете с парнем-то своим? Погубите ведь вконец! Его воспитывать надо, а не голодом морить.
— Отстань, не твое дело!
Вот и вышло «не твое дело»: отец у Женьки умер прошлой зимой, и парень сразу пошел шпанить. Мать его моментально забыла все строгости. Как же: придет Женька домой, натащит хлеба, прочей жратвы, выпить еще принесет — идет там пир горой! Хорош стал матери Женька.
Но, как бы то ни было, выручил сегодня Пашку. На прощанье, однако, предупредил:
— Про то, что было, — молчок! А обо мне — вообще рог на замок. Не то шибко худо будет. Вот так. Кто работает, а кто ворует.
Мать только и жила теперь тем, что ждала весточек с фронта от отца да от Димы.
Отец писал домой аккуратно, примерно два раза в месяц, и уже знали, когда ждать треугольник со штампом: «Солдатское письмо бесплатно». Однажды его ранило, была задержка письма — так какая дома воцарилась суматоха! Мать чего только не наподумывала. Вся извелась. Успокоилась, только получив весточку из госпиталя.
И письма у отца солидные, степенные: с приветствиями каждому, наказами, советами по хозяйству и воспитанию. Конечно, до шуток ли человеку в такой большой должности: командир расчета семидесятишестимиллиметрового орудия, сержант! Пашке он писал:
«Павлик, как старый пушкарь, я при любом случае спрашиваю бойцов и командиров нашего и других подразделений, нет ли отказов в стрельбе по вине мотовилихинцев, своих дорогих заводчан. Но пока таких жалоб на качество не поступало. За это тебе, Павлик, от меня и бойцов благодарность».
