Но когда Нони наконец встала, мы не сказали друг другу ни слова и молча взялись за повседневные домашние дела. Помимо всего прочего, скоро должна была проснуться матушка, и было бы довольно глупо и опасно обсуждать прошедшую ночь при ней, особенно если обсудить нужно было так много. Мы еще раньше объявили, что этим утром пойдем собирать последние летние ягоды в поместье сеньора, где осталось так мало людей, что они не могли переработать весь урожай, и потому сады были открыты для крестьян. Мы знали, что матушка, скорбящая по отцу, как всегда, останется дома. Поэтому мы с Нони были уверены, что у нас будет достаточно времени, чтобы обсудить все то, что произошло в ночь моего посвящения.
Но матушка проснулась в крайне возбужденном состоянии и сказала, что ей очень плохо. Когда же мы с Нони, взяв корзинки, собрались идти по ягоды, она с неожиданной силой схватила меня за плечо и простонала:
– Останься со мной, Мари-Сибилль! Меня одолевает какая-то страшная болезнь. Я чувствую это! Мне понадобится твоя помощь. И вообще мне будет легче, если ты будешь рядом.
Я не знала, что делать, и вопросительно посмотрела на Нони. Для меня как послушной дочери было немыслимо ослушаться матери. Но я надеялась, что бабушка скажет что-нибудь, чтобы успокоить маму, например, что мы вернемся очень быстро.
Однако Нони раздумывала лишь мгновение. А потом сказала, тихо, но очень твердо:
– Оставайся с матушкой, Сибилль. Ты, конечно, нужна ей.
Что я могла сказать? Я не могла ослушаться сразу и матери, и бабушки и нехотя поставила корзинку на пол. А бабушка ушла одна.
Уложив мать в постель, я на всякий случай приготовила ей успокоительный сбор, хотя и не заметила у нее никаких признаков лихорадки. Однако в глазах ее было странное, тревожное и почти безумное выражение. Наверное, решила я, горе вконец расстроило ее нервы, несмотря на снотворное питье, которое она пила накануне. Напоив ее успокоительным отваром, я села рядом с ней на кровати и занялась своим свадебным платьем. Я болтала о всякой ерунде, о деревенских новостях, надеясь, что это хоть как-то развлечет ее.
Но с каждым часом она становилась все более беспокойной и то и дело посматривала в открытое окно. Я пыталась проследить за ее взглядом, но видела лишь пыльную дорогу, которая вела в Тулузу и большой город на севере. Другая дорога вела на восток, к замку и виноградникам сеньора. Всякий раз, когда я поднималась, чтобы сделать что-то по дому, мама хватала меня за руку и требовала, чтобы я сидела рядом с ней.
