Когда в его дрожащих руках замерцал кленовый лист, он так и въелся в него.
— Нет, нет, ты только посмотри! — закрутился по кухне, сипя частым и хриплым дыханием. — Какое золото родится! А?
— Родится, — буркнул Валерьян и отвернулся к окну.
Через затемневшее стекло мигали огни прииска, сливаясь в черни ночи с россыпью звёзд. Редко бухал нефтяной двигатель. Прудкин опять полез целоваться, исходя пьяными слезами, слюнявя щёки. Валерьян брезгливо скривился и отпихнул наседавшего толстяка.
— Будет тебе, не люблю я этого, — вывернулся, шатнувшись на непослушных ногах, и забрал образец, — всё, иди, Пётр Данилович, спать хочу смертельно.
— Иду-иду… Поспите. Хэ! Вот это будет бомба Гитлеру! К ордену представят. Непременно, даже думать нечего, Валерьян Викторович, в ваши-то годы найти такое! Скажете место?
— Зачем? Завтра на карту нанесу. Надо закинуть туда пяток горняков с взрывчаткой на доразведку, а потом уж поднимать шум. Может быть, жила иссякнет, а мы раздуем кадило во всю ивановскую. Потерпеть трошки надо. До свиданья.
Задом Прудкин вывалился в сени, долго гремел там, разыскивая щеколду тамбура, и опять всунул голову в дверь:
— Спокойно почивать, Валерьян Викторович. Здоровьица вам.
Остапов поглядел на него и в тусклом свете лампы прочел на притворно-улыбчивом лице ледяную зависть, потаённую злобу.
— Иди-иди… Не болтай пока в посёлке, не булгачь людей, иди домой.
— Какой дом! К Марфушке Кожиной заверну, мужик у неё, как раз, на шахте. Безотказная, дурёха, страшится, что с работы выгоню. Разомну счас ей косточки, — он сладко причмокнул губами и прикрыл глазки, — интеллигентная женщина, стишков пропасть знает, не пьёт.
— У них же трое ребят, зачем лезешь в семью, — скривился Валерьян, представив работящую и тихую Марфу рядом с этим куском мяса, — уйди, ради Бога…
Он ещё слышал, как гость смачно высморкался на пороге и пискляво затянул песню:
"Броня крепка, в танки наши быстры…"
От визита осталось до тошноты мерзкое чувство, уже и пожалел, что похвалился золотом. Долго смотрел в свете лампы на кленовый лист, мысли путано скакали, и щемило болью сердце. И опять мучили сомнения…
Наутро Остапов явился в контору. Только успел оприходовать золото, как прискакал из треста посыльный с бумажкой. Нужно было срочно явиться на совещание. С трудом влез на осёдланную лошадь и тронулся в путь. Пришлось ночевать в Алдане, задержаться до полудня, улаживая свои дела.
Собрался ехать назад, когда подошли двое строго одетых, молодцеватых ребят.
