— Девочка, — пробасила она, — что ты тут делаешь? — Голос у нее был низкий, как у мужчины, как у моего отца с утра, скрипучий и хриплый.
Язык меня не слушался. Ноги тоже. Руки тряслись.
Тень шелохнулась. Я услышала, как она топает, приближаясь ко мне. Краешком глаза я видела подол ее домашнего платья и облепленные грязью коричневые сапоги.
Потом она остановилась напротив меня и, попинав носком сапога камни, сказала:
— Так дело не пойдет. Ты испортила мои кошачьи глаза.
Кошачьи глаза? Так, значит, это была никакая не восьмерка. Кошачьи глаза, с колокольчиками вместо зрачков.
Я медленно подняла голову, переводя взгляд с белого передника на серые митенки, потом на тропический шлем, со всех сторон затянутый сетчатым колпаком. Руки она сложила на груди. За частой сеткой виднелось лицо: крупный нос, тяжелая челюсть, очки в золотой оправе.
«Призрак, — подумала я, — пожалуйста, уходи. Мне страшно».
— Ты что, немая, вандалка? — спросила она. — Говорить не умеешь?
Я покачала головой.
— Что это значит? Да или нет?
— Мне страшно, — выдавила я.
— Вандалке страшно, — сказала она. — Так оно и должно быть, полагаю.
Наверное, она перепутала меня с кем-то другим.
— Я не Вандалка, — сказала я ей.
— Что?
— Я не Вандалка. Я Джелиза-Роза.
— Какая роза?
— Джелиза…
— У-гу, — сказала она, кивая. Повторила про себя мое имя, перекатывая его во рту, точно камешек. Потом продолжила: — Ну, вандалка, или как там тебя зовут, ты поняла?
— Нет.
Она сняла с груди руки и сказала:
— Ну и ладно, не важно.
Потом она вздохнула и снова потыкала ногой камни.
Солнечный свет едва просачивался через нависшие облака, а я, пораженная ужасом, сидела на корточках, пальцами касаясь земли, и вдруг почувствовала, что парализовавший меня страх начинает утихать. Не обязательно убегать прямо сейчас, можно подождать немного.
— Пчелы есть?
Я недоуменно пожала плечами.
— Один укус, и наступит паралич, — сказала она. — Один укус, и я, скорее всего, умру.
— Вы же и так мертвая, — сказала я ей.
Женщина-призрак так ахнула, как будто это я ее напугала.
— Это надо же сказануть такое! — возмутилась она. — Что ты за ребенок!
Я снова пожала плечами.
— Ну ладно, увидишь пчелу — или услышишь, — скажешь мне, понятно?
Я кивнула.
— Если пчела меня ужалит и я умру, ты будешь виновата.
Ее митенки взлетели к колпаку, подбирая ткань, натягивая сетку вокруг шлема. Волосы у нее на лбу казались неестественно желтыми; глядя на них, я вспомнила выцветшие уголки хрупких от времени газет, которые отец хранил в своем шкафу, там были такие заголовки: КОРОЛЬ РОК-Н-РОЛЛА УМЕР.
