Сейчас даже несговорчивый капитан Анашкин представился ему другим. Бывало, к нему не подступишься — ровно винт самолетный, все от себя отметает, — а теперь вот сам позвал. Гудкову даже подумалось — встретит он его сейчас с легкой, прощающей укоризной: «Ну вот, Гудков, а ты не верил. Вот так…» И тогда прощай, родная летная школа, прощайте, друзья-инструкторы, курсанты, с которыми возился, как курица с цыплятами, и дорогой капитан Анашкин, которому он надоел, как горькая редька.
Гудков начал осаждать Анашкина с лета прошлого, сорок первого года, когда школу пилотов перевели из Крыма за Волгу. Он рвался на фронт, а его не пускали. И первым, кто встал на пути, был капитан Анашкин. Вот и не давал покоя комэску Гудков. Однажды в конце летного дня он так разгорячился, что, ударив о землю шлемофоном, с горькой досадой выпалил:
— Фашисты бомбят наши города, а мы в тылу прохлаждаемся!
У капитана Анашкина внутри что-то дрогнуло, но виду он не подал, лишь посмотрел на Гудкова долгим осуждающим взглядом: «Ну-ну, что еще скажешь, старший сержант?!»
Гудков запальчиво сверкнул глазами, и на его худом смуглом лице обнажились белые крепкие зубы.
— Летчики-истребители… Рожденные для боя… Смешно даже говорить. Сказочки все это… Истребители с гитлеровцами в небе дерутся. А тут тепло и пули не свистят, лафа, братцы! Да мы…
Гудков хотел еще что-то сказать, но осекся: Анашкин по-прежнему смотрел на него. А когда он так долго, в упор смотрел — хорошего не жди.
У Анашкина перекипало сердце. Опять Гудков взвинчивает его. Скажет и не моргнет — хоть воду в глаза ему лей. Как хотелось прикрикнуть на этого назойливого Гудкова! Хоть бы раз обрезать при всех. Но нет, желваки под скулами ходят, губы от напряжения белеют, жилистая шея вытянулась, а капитан молчит. Даже боится — вдруг лопнет терпение и он выйдет из себя? Гудков этого только и ждет. Не зря же он и время выбрал — все инструкторы в сборе. Прямо больное место норовит задеть.
Летчики стихли, выжидательно смотрели на Анашкина и Гудкова: что-то сейчас будет…
Нет, Анашкин не поддастся на вызов Гудкова. Стерпит и на этот раз. Не время сейчас тревожить предельно уставших людей. Вымотались за день, взлет — посадка, взлет — посадка, земля под ногами ходуном ходит, в голове навязчивый, дьявольски нудный пропеллерный стрекот. А тут бередить рану…
Им же завтра опять в полет. Опять кого-то выпускать в небо. Одного! Любой учитель на земле может заставить своего ученика остановиться на полуслове, прекратить движение и снова начать его. Тысячу раз начать. А учитель летчиков этого сделать не сможет. Полет не прервешь. Оборвать полет — почти то же, что оборвать жизнь.
