Позарастали мохом-травою,
Где проходили, милый, с тобою.
Недели через три до него дошли слухи: «Сережкина чернобровая-то замуж выходит…» А еще через неделю началась война.
Коротки были встречи Лаврова с Олей. Еще короче — воспоминания о них. Мимолетно, как мерцание зарницы, всплыл фронтовой эпизод.
…Лаврова сбили вражеские истребители, и он выходил к своим. Ему было бы легче, если бы не штурман Дозоров. У того перебиты ноги, и Лаврову пришлось нести его на себе. Шатаясь от усталости и напряжения, он опустился на землю, положив Дозорова рядом. Голова кружилась, земля гудела, а перед глазами все еще стоял недавний бой. От смертельного огня «эрликонов» небо, чистое-чистое, вдруг свернулось, как молоко. Побежали через край шипящие пузыри. Казалось, снарядам не хватало в небе места. Взрывы бросали самолет, как лодку на крутой волне. Моторы то отчаянно ревели, то глохли. А внизу немецкие танки. К ним самолет все же прорвался, ударил бомбами. А потом и сам был сбит…
— Давай-ка сюда планшет и карту. Сжечь надо, — сказал Лавров штурману.
Дозоров достал из планшета лист, похожий на обложку журнала, остальное отдал.
— А что оставил? — спросил Лавров.
— Это сжечь не могу.
Лавров скользнул взглядом и увидел женский портрет.
— Артистка, что ли?
— Нет, жена. Перед самой войной увеличил…
— А ну покажи!
Дозоров повернул фотографию. На Лаврова смотрела Оля. Как живая.
— Береги, если жена. — Поджег спичкой полетную карту, приложил к огню свой планшет и упал ничком в траву. «Оля, Оля… Роднички вы мои юные…»
Когда все сгорело, спросил Дозорова:
— Ну что будем делать, штурман? Слышишь, немецкие танки уже нас обходят…
— Понимаю, я тебе помеха. Иди один. Может, потом отомстишь и за меня…
Долго длилось молчание. И вдруг Лавров вскочил:
— Пойдем!
— Я же не могу, командир. Видишь, ноги не слушаются.
— Пойдем, говорю!
Лавров опять взвалил штурмана на плечи. Нес на спине, полз, снова вставал и опять нес. Все-таки вышли они к своим. Только разошлись их боевые пути…
Лавров не мог понять: к чему все это он вспомнил сейчас? Но что-то тревожило его. Что-то очень тревожило… Словно бы все это от женщины, которая на борту корабля. Ее тревога ему понятна, и он обратился к Голубину:
— Штурман, пассажирка сомневается — туда ли мы летим?
В какую неудачную минуту заговорил Лавров! На пути стала черная громада Высоких Татр. Чтобы не врезаться в скалы, надо немедленно менять курс. Но расчетное время не вышло, и поворотного пункта не видно. Голубин мучился: лететь дальше или изменить курс, взяв под сомнение свои расчеты? Если изменить курс, то ни за что не найдет деревеньку, возле которой командир полка Дмитриев поставил крестик. Не найдет — значит, экипаж не выполнит такое важное боевое задание. А если он ошибся и перед ними гора…
