Достаточно рано для незападного мира в Россию проникает печатный станок, и культура русского народа получает книжное закрепление, фиксирующее русское своеобразие, подготавливающее Россию к лобовой встрече с Западом. Описания западных путешественников и русские летописи довольно живописно фиксируют встречу двух, ставших за полутысячелетнее отчуждение и раздельное существование столь отличными друг от друга, цивилизаций — западной и восточноевропейской.
Встрече России и Запада сопутствовала как реакция приятия, так и реакция отторжения. Сотни и даже тысячи иностранцев хлынули в ослабевшее после катаклизмов эпохи Ивана Грозного государство. Западное проникновение в Россию стало особенно интенсивным в эпоху Смутного времени. Два чувства русских явственно различимы на этом этапе. С одной стороны — несомненное восхищение западным мастерством, вещами с Запада, уровнем образованности, этикетом иностранцев, их культурой и энергией. С другой стороны, многие качества западных людей вызывали у русских стойкое подозрение, страх, недоверие. Вектор общественного отношения к Западу с годами стал склоняться к следующему положению: если русские не откроют собственной дороги к знаниям, культуре и новому восприятию жизни, то у их царства не будет будущего. Отныне — на четыреста лет — эта простая (и самая сложная по исполнению) мысль господствовала в России.
При Борисе Годунове в Москве была укреплена религиозная самооборона — создан патриархат. Царь видел в нем оплот собственно русских верований и традиций. Началась настоящая культурная самооборона государства, попавшего в сложную полосу развития. Война России со Швецией в самом конце XVI в. была первой войной России с подлинно западной державой, и она окончилась для России плачевно. В 1592 г. польский король Сигизмунд Третий стал шведским королем, и тучи с Запада сгустились над Россией. В состоянии круговой обороны царь Борис обсуждает планы создания в Москве высшей школы, преподавать в которой приглашались иностранцы — первое официальное признание превосходства Запада. Впервые на Запад посылается немало молодых людей за знаниями — тоже достаточно ясный знак. (Увы, ни один уехавший не вернулся на родину — печальный, но в общем не характерный для русского патриотизма показатель).
«Потребности государства заключались в таких науках, искусствах и ремеслах, которым не могли научить монахи. Волею-неволею нужно было обратиться к иноземным и иноверным учителям, которые и нахлынули… разумеется, с требованиями признания своего превосходства. Превосходство было признано: важные лица наверху постоянно толковали, что в чужих землях не так делается, как у нас, и лучше нашего. Но как скоро превосходство иностранца было признано, как скоро явилось ученическое толкование русского человека к иностранцу, то необходимо начиналось подражание, а подражание это, по естественному ходу дел, начиналось с внешнего… Он преклонялся перед силою, но действие силы не могло уже получить оправдания в его глазах и поэтому сильно раздражало». Ксенофобия получила обширное поле приложения. «Два обстоятельства вредно действовали на гражданское развитие древнего человека: отсутствие образования, выпускавшее его ребенком к общественной деятельности и продолжительная родовая опека, державшая его в положении несовершеннолетнего… Это (был) народ, проживший восемь веков в одинаковых исторических условиях».
