– Что с тобой случилось? – спрашивает Кеппи.
– Говорю же тебе: был болен, – отвечает Виктор. Пьет свой сок. – У меня была такая страшная болезнь: чуть не помер. Прощался с жизнью.
– Ну, так что случилось? – не отстает Кеппи. – Что тебе помогло?
– Вот это, – отвечает Виктор, указывая на свой стакан. – Сок меня спас. Я обязан жизнью грейпфруту.
– Умница, – говорит Кеппи. – Когда опять потолкуем о войне? Я читал тут о нацистах. В книге написано, что Соединенные штаты знали, где находились лагеря смерти и не бомбили подъездные пути.
– Это правда? – спрашиваю я.
– Так сказано в книге, – отвечает Кеппи.
– Да, это правда, – подтверждает Виктор. – Мы не хотели спасать евреев. Ну, не совсем так. Наши политики не хотели спасать их. Мировое сообщество не заботилось об их спасении.
– Ерунда, – возражает Гордон. – Не верю этому.
– Не веришь? – переспрашивает Виктор, подняв брови. – Чему ты не веришь? Что правительству было известно о геноциде или что правительству было наплевать на это?
– Второму, – отвечает Гордон.
– Тогда понятно, почему ты такой счастливчик, – говорит Виктор и чокается своим соком с Гордоном. – Неудивительно, что с тобой так весело.
Виктор ставит на проигрыватель Баха и говорит, что хочет отдохнуть. Я одобряю его намерение: мы с Гордоном пока приготовим обед. Делаю феттучини,[13] а Гордон в это время готовит соте из грибов и перемешивает брокколи[14] с имбирем. Разыгрываем из себя гурманов, говорим с французским акцентом. Подтруниваем друг над другом, увертываясь от брызг растопленного масла. Предвкушаем наш праздничный обед, у нас столько всякой вкуснятины, на десерт – черника и шоколад. Вино и свечи, которые зажжем за обедом. Вынимаю спагетти, груду дымящейся белой массы. Гордон несет за мной блюдо с овощами и соус. Виктор не в силах есть, он устал. Лежит на кровати лицом вниз, даже не разделся. Ставлю рядом с ним тарелку, но он мотает головой. Уношу лишнюю тарелку на кухню, где она постепенно остывает. Спрашиваю:
– Виктор, чем тебе помочь? Он со стоном отвечает:
– Просто сядь и пообедай.
Мы с Гордоном сидим за столом, уставленным тарелками; еды наготовлено слишком много. Я задуваю свечи и включаю маленькую лампочку. Пытаемся есть, но оба не спускаем глаз с Виктора. Гордон поднимается из-за стола и, подойдя к Виктору, стаскивает с него ботинки. Наматываю на вилку спагетти, потом опускаю ее в тарелку. Гордон смотрит на меня, потом – на Виктора. Вместе подходим к его кровати. Я становлюсь на колени на матрас и осторожно переворачиваю Виктора. Он бормочет что-то неразборчивое, цепляясь рукой за мое плечо. Виктор так исхудал, что перевернуть его не составляет труда. Таз у него, как у маленькой девочки.
