Во мне вспыхивает инстинкт, заставляющий меня воровать всякие мелочи в магазинах, хотя ни за что на свете я не украла бы и карандаша в доме Гордона. Это что-то вроде непреодолимого желания делать то, что нельзя, нарушать установленные правила и запреты; желание это охватывает меня с такой силой, что я невольно подчиняюсь ему. На цыпочках крадусь через гостиную; стеклянные столики чуть слышно позвякивают, когда прохожу мимо; гостиная существует сама по себе, это – не моя гостиная, в данный момент – ничья. Просто комната.
В коридоре обнаруживаю шкаф с постельным бельем. В нем подушки, запасные одеяла и стопки чистых простыней. Все аккуратно свернуто, как в магазине, и разложено по цветам. Ищу подтверждения слов Гордона, что стиральной машины в доме нет. Вхожу в ванную и с любопытством осторожно открываю аптечку. Восхищенно разглядываю стройные ряды дезодорантов, зубных паст, бритв и баночек с аспирином. Препараты, понижающие давление, – это родителей Гордона, нитроглицерин – его покойной бабушки. Останавливаюсь на пороге спальни Гордона. Прислушиваюсь к его дыханию, напряженно вглядываюсь в темноту, различаю под одеялом очертания его тела. Выглянув из окна, представляю, как смотрелась бы отсюда моя прижатая к стеклу физиономия. Сама понимаю: все это ненормально. Точно так же, спрятавшись в машине, подглядывала я, как Гордон выходит из своего дома. Наблюдая за тем, как живут другие люди, я вновь начинаю ощущать почву под ногами.
Именно по этой причине сбежала я сейчас из дома. Нельзя жить, изо дня в день наблюдая, как умирает Виктор, и не чувствовать своей ответственности за это. Смерть его столь реальна и неизбежна, что мы оба вынуждены бросить ей вызов, сделав вид, что сами, по собственной воле ждем встречи с нею. Благоговейный страх перед надвигающимся концом овладевает нашими душами, вторгается в повседневный быт. Мы каждую минуту противостоим смерти: садясь обедать и поднимаясь по лестнице. И сейчас, наверное, Виктор думает о ней во сне, даже страстно стремится к ней. Человек, страдающий боязнью высоты, не станет высовываться из окна небоскреба. Даже переезжая через высокий мост, он испытывает этот специфический страх. Но если перед ним открытое окно, за которым – прекрасный пейзаж, он, дрожа от страха, покрываясь потом и невнятно бормоча какие-то слова, вскарабкается на подоконник и тело его угрожающе наклонится вперед, не в силах бороться с властным притяжением небосклона.
