— Вам нужно лечь…
— Самюэль, оставь меня в покое, — сказал он тихим голосом, хотя его трясло от ярости.
Самюэль ушел из библиотеки и вновь лег. Хлоя услышала, как он поднимается наверх, и тоже легла, уговорив Данте оставить его излюбленное место в ногах и лечь рядом. Его дыхание было влажным и теплым, а его тяжелое тело согревало ее, как второе одеяло; наконец она уснула.
В библиотеке Хьюго в одиночестве продолжал свою битву.
На следующий день Криспин не появился, и Хлоя, которая уже придумала, как ускользнуть из-под строгого ока своего опекуна, очень расстроилась, хотя ей и не хотелось признаваться в этом. Она не находила себе места, и в конце концов решила последовать совету Хьюго и направить свою энергию на домашнее хозяйство. Она сняла в своей спальне занавеси и шторы и постирала их, затем повесила сушиться во дворе. С помощью ворчавшего Самюэля она вытащила на улицу елизаветинский ковер и выбила из него целую тучу пыли, а потом подмела дубовый пол и отполировала массивную мебель. К заходу солнца она совсем выбилась из сил, но была довольна. Данте, который хорошо прогулялся под присмотром Билли, тоже был умиротворен и с удовольствием плюхнулся у ее ног на кухне.
Самюэль был сильно озабочен, и его седые лохматые брови беспокойно хмурились, пока он гремел медными котелками на плите. Он целый день сновал в библиотеку и обратно, относя туда чайники с кофе, кастрюльки с супом, а потом приносил обратно нетронутыми.
Хлоя все это прекрасно видела, но когда она спросила, что происходит с сэром Хьюго, Самюэль сказал, что это не ее дело. Все ее размышления заканчивались выводом о том, что он допился до беспамятства и что Самюэль ждет, пока он придет в себя. Она подумала, не стоит ли ей отправиться в заросший сад и заглянуть в окно библиотеки, но испугалась при мысли о том, что произойдет, если Хьюго заметит ее и на этот раз с полным основанием обвинит в том, что она сует нос в чужие дела.
Она лежала в постели, вновь ожидая тоскующих звуков фортепьяно, но Хьюго уже настолько погрузился в мир воспоминаний, что музыка больше не могла его утешить. Его тело корчилось от боли. Каждый мускул, каждый сустав ощущал боль. Он собрал всю свою волю в кулак, движимый единственной целью. А как легко можно было бы прекратить эту агонию! Всего один глоток — и ему стало бы легче. Но Хьюго упорно продолжал бороться сам с собой, даже когда ему стали мерещиться какие-то тени в углах, когда ему стало казаться, что мириады каких-то неуловимых тварей ползают по его рукам, по его телу, оставляя свои следы. Он молил Бога послать ему сон — хотя бы час освобождения от мучений, но сна все не было, и, обливаясь потом, он безмолвно сидел, терзаемый самыми жуткими воспоминаниями, самыми мерзкими своими поступками, совершенными в прошлом.
