Начало религиозного синкретизма.
Подобное положение дел содержало некоторые позитивные
предпосылки для той роли, которую сыграл Восток в
эллинистическую эпоху. Эта господствующая пассивность,
отсутствие сознательно сопротивляющихся ассимиляции сил
значительно ослабила местные различия локальных культур,
устранила множество препятствий к слиянию в более широком
синтезе. Следовательно, появилась возможность вхождения
этих местных сил в общую группировку. В частности,
насильственное переселение целых народов дало два
значительных эффекта. С одной стороны, это привело к
освобождению культурных традиций различных слоев, их
выделению в передаваемые формы учений, и, в результате, они
стали доступны как элементы в космополитическом
взаимообмене идеями -- точно также и эллинизм мог их
использовать. С другой стороны, это шло в одном направлении
с еще до-эллинистическим синкретизмом, смешением богов и
культов различного, зачастую весьма далекого происхождения,
что снова предвосхитило особенности будущего
эллинистического развития. Библейская история предлагает
вниманию читателя множество примеров обоих этих процессов.
Самое раннее описание генезиса понятийного религиозного
синкретизма мы находим в IV Книге Царств 17:24-41, в
истории о новых жителях, переселенных ассирийским царем в
Самарию, в том хорошо известном повествовании о
происхождении Самаритянской секты, которое заканчивается
словами:
Народы сии чтили Господа, но и истуканам своим служили.
Да и дети их и дети их детей до сего дня поступали так же,
как поступали отцы их.
В общемировом масштабе религиозный синкретизм позднее
стал характерной чертой эллинизма -- здесь мы видим его
начало на Востоке.
Начало теологического абстрагирования в иудаистской, вавилонской и персидской религиях.
Еще более важной является другая черта развития,
отмеченная нами: трансформация сущности местных культур в
идеологии. Возьмем другой классический пример из Библии
-- ниспровержение Вавилона, значимое для иудеев как с
точки зрения развития той стороны их религии, которая вышла
за рамки собственно палестинских условий, так и в плане
противопоставления этого вероучения, взятого таким образом
в его целостности, другим религиозным принципам мира, в
котором они оказались. Это означало конфронтацию
представлений с представлениями. Мы находим данное
положение полностью осуществленным у пророка Исайи, который
провозгласил чистый принцип монотеизма, освобожденный от
специфически палестинских ограничений культа Яхве, как
основу мироздания. Таким образом, это искоренение
ограничений завершило процесс, который действительно был
начат еще древними пророками.
