Теперь Марк жалел, что не решился подойти к дому, подняться на крыльцо и заглянуть в окно. Воспоминание о чувствах, испытанных перед домом, выветрилось не полностью, оставив легкую напряженность: словно, если бы он решился, это могло стать нарушением… Нарушением чего? Частной жизни? У брошенного дома нет никакой частной жизни. Хотя… Он припомнил свое ощущение: дом хотел, чтобы он держался от него подальше, и заслонился от него щитом. Выходит, это дом удержал его и не позволил подойти по дорожке? Бред. Марк сам удержал себя. И он знал почему, хотя не желал в этом признаться себе: дом испугал его.
– Что-то ты сегодня тихий, Марк, – заметил отец.
– Не цепляй Марка. Все у него отлично, – безжизненным голосом проговорила мать.
– Разве я его цепляю? Может, я и тебя цепляю?
– Не знаю. А ты знаешь?
Марк наблюдал, как мать собирает вилкой крошечные кусочки мяса и подгребает их к краю тарелки.
Отец собирался высказаться по поводу его поведения, и Марк, в спешке пытаясь придумать повод улизнуть из столовой, сказал:
– Меня там Джимбо ждет…
– Бог простит тебе, если Джимбо подождет еще немного. Чем таким важным вы собираетесь заняться?
– Ничем.
– Чтоб я не слышал грохота ваших досок, как только начнет темнеть. Ты меня понял?
– Понял, хорошо, – сказал Марк и унес в кухню свою тарелку прежде, чем отец припомнил, что у его раздражения была и другая причина помимо обычной – взросления сына.
Растеряв ослепительное золото полудня, солнечный свет потускнел и приобрел рассеянный скоротечный оттенок желтого, который упал на Марка Андерхилла с силой терпкого аромата или сочного гитарного аккорда. Марку показалось, что он слышит стрекот насекомого, и тут же звук оборвался. Мальчик побежал.
За покосившимся забором, о котором упомянул Джимбо, лежал восьмифутовый пыльный переулок, а за ним поднималась стена из бетонных блоков, о которой тоже говорил Джимбо. Если ту стену повалить, она ляжет четырнадцатифутовым бетонным одеялом, и тройные жилы колючей проволоки, бегущие по верху стены, будут чуть-чуть не доставать до разваливающегося забора Андерхиллов.
Восемь футов высотой, четырнадцать длиной, увенчанная кольцами колючей проволоки – конечно, Марк видел эту стену раньше, но до настоящего момента она казалась ему столь же незначительной, как пустая собачья будка Тафтов и струны телефонных проводов над головой. Незначительной и уродливой. И угораздило же кого-то соорудить такое убожество. Единственное, для чего нужна была стена, – скрывать заднюю часть дома и отваживать воришек, задумавших забраться в дом со стороны переулка.
