– Меня зовут Катя, – неподготовленным, осипшим от долгого молчания голосом произнесла Рубина и в каком-то исступлении сбросила с себя явно тесные узкие туфельки. – Как хорошо, что нас только двое… Выпьем?
– С удовольствием. – И Рита медленно сняла с себя очки. Взгляду Рубиной предстал заплывший фиолетовый, внушительного размера, синяк.
– Ни… себе, – Рубина выматерилась, не в силах оторвать от него взгляд. – Теперь понятно, почему ты так долго молчала.
Она сама перешла на «ты», значительно упростив задачу по сближению.
– Вернусь из Москвы – разведусь, – устало проговорила Рита. – Так что выпьем за нас, за баб?
– Как хорошо, что мы одни… – повторила Рубина и отпила из стаканчика. – Так напиться хочется…
Рита выпила и опьянела по-настоящему. Вспомнила Марка и представила себе, что вот сейчас откроется дверь купе и войдет он, увидит ее, выпивающую в компании вдовы Рубина, да еще с таким фонарем под глазом. Он и так-то боится за нее, а тут – такое украшение…
– Что-то я опьянела… Я же не обедала. Аппетита совсем нет… – у нее закружилась голова.
– У меня с собой ничего нет, кроме коньяка… Но мы можем пойти в ресторан, чего-нибудь поесть… – предложила Рубина. – Тебя как зовут-то?
– Рита. А тебя?
– Катя.
– Нет, Катя, я в вагонах-ресторанах не питаюсь, боюсь подцепить какую-нибудь инфекцию… К тому же такая жара, уверена, что там все протухшее… Лучше уж винограду поем.
– За что тебя так? – Рубина продолжала откровенно разглядывать синяк. Видимо, ей не так часто доводилось видеть подобное на таком близком расстоянии.
– Просто он – мужчина, а я – женщина… Им все можно, а нам – ничего. Разве не так?
– Может, им и можно многое, да только век мужской короткий… – загадочно проговорила она и почему-то быстро оглянулась, словно ее могли услышать. – Ты вот думаешь, что я сейчас еду одна?
Рита внимательно посмотрела на нее – нет, на убийцу она не тянула. Слишком спокойна для человека, приложившего руку к смерти собственного мужа. Тщательно накрашена, одета, хотя и чувствовалось, что в последние дни много плакала. Но кто знает, почему она плакала: быть может, по себе, по своей неудавшейся жизни? Не верилось, что она не знала о том, какой образ жизни ведет ее благоверный.
– В смысле? Кто-то подсесть должен? Ты постоянно смотришь на дверь…
– Ты правильно заметила – я действительно постоянно смотрю на дверь. Мне все кажется, что она распахнется и в купе войдет Миша. С мыльницей и полотенцем в руках. Улыбнется и скажет, что мы подъезжаем к такой-то станции… Он все станции знает… Вернее, знал. Он вообще много чего знал. Был умный настолько, что в последнее время меня это стало раздражать…
