Так стоит ли после всего этого чуждаться их, отворачиваться от часто насмешливых, но все же честных взглядов, от их простых и закаленных войной сердец, уходить в себя, слыть чем-то вроде той Странной, от которой она не могла отделаться столько времени?
Связист перестал петь. Разошлись солдаты по своим окопам. Пашка встал, взял сапоги, протянул их девушке:
— Вот так-то лучше будет. — И вышел, будто ничего не произошло, ничего не изменилось.
Девушка вздохнула легко и свободно, точно из нее вытянули ком мучительной и давней болезни. А Шкалябин прав: здесь не аптека… здесь просто люди, каждую минуту нуждающиеся в ее помощи. И она нуждается в них, в их грубоватой солдатской любви и добром слове. Значит, она должна забыть хотя бы на время о себе, а думать о том, ради чего они сидят в этих окопах и в свободную минуту слушают незамысловатые, но душевные куплеты песни, исполняемые связистом Алехиным, который теперь ютится в неудобном окопчике с ветхим и ненадежным перекрытием из полусгнивших досок.
Аня, натянув блестевшие сапоги, вышла из землянки, подошла к Алехину. Постояла, помялась.
— А сапоги-то как новые стали, — сказал Алехин.
Девушка смутилась, не зная, как понять замечание связиста: может быть, это скрытая насмешка?
Алехин точно понял ее.
— Ну что так смотришь? Правду сказал; как новые.
Его обветренное сухое лицо было серьезным и немного грустным. «Он всегда такой», — говорит про него лейтенант. Глаза солдата, маленькие под лохматыми черными бровями, смотрели доверчиво, но в этой доверчивости сквозило еще что-то: то ли сильная воля, то ли сознание собственной правоты. Во всяком случае девушка успокоилась.
— Давай поменяемся местами, — предложила она.
— Как это?
— Ну как? Ты в землянку, я сюда, на твое место.
Алехин покачал головой.
— Нет, этого не могу. — И стал скручивать цигарку.
Аня поняла, что спорить бесполезно.
С этого дня новый санинструктор второй роты вошла в солдатскую семью, привыкла к грубовато-откровенной речи солдат, стала своей, нашенской, фронтовичкой. Она даже не подозревала, что отношение солдат к ней определилось с той страшной операции, которую она без ведома командира санвзвода батальона Шуры Солодко решилась сделать в первый же день прихода в роту. За это ей крепко нагорело, но поскольку раненый солдат все же каким-то чудом остался в живых, ее вина сама по себе сгладилась и все забылось.
Шура Солодко не раз пыталась сблизиться с этой девушкой, но ее, как и многих, отпугивал колючий и тяжелый взгляд зеленых глаз, скрытность и отчужденность Ани. Хоть и встречались они часто, но других разговоров, помимо официальных, не вели.
