— Нельзя допустить, чтоб вы своим поведением… позорили весь коллектив…
Марина Остаповна, женщина не глупая и опытная, отлично понимала, что ни возмущение, ни деланная обида или слезы не подействуют на такого человека, как Лемяшевич, это только подольет масла в огонь. Поэтому она применила неожиданный маневр — игривым тоном прервала его тираду:
— Вы это всерьез или только притворяетесь? Не прикидывайтесь, Лемяшевич, ангелом, вам это не идет. Лучше… — знаете что? — женитесь на мне… ведь вы человек без предрассудков… Обещаю вам быть хорошей женой… Верной…
Действительно, такой неожиданный поворот просто ошеломил Лемяшевича, он осекся на полуслове и, растерянно замигав, умолк.
Она встала и подошла к нему. Он испуганно отступил за стол. Она громко и весело рассмеялась.
— Сколько вам лет, Лемяшевич? Вы, должно быть, лет десять прибавляете? — И, не дав ему снова заговорить, закончила уже серьёзно: — А к разговору о квартире и моих отношениях с Артемом Захаровичем советую вам не возвращаться! Для вашей же пользы… Будьте здоровы! — И вышла, гордо подняв свою красивую голову.
Лемяшевич с минуту стоял неподвижно, прислушиваясь к ее шагам в коридоре. Потом грохнул кулаком по столу.
— Нет! Я еще вернусь к этому разговору! Вы мне рот не заткнете! Не на такого напали!
В райкоме только что окончилось короткое совещание уполномоченных. Бородка не любил длинных заседаний. Он начинал всегда словами: «Давайте, товарищи, посоветуемся», — но говорил все время один и кончал категорическим предупреждением: «Через час чтоб ни одного человека не было в райцентре. Увижу кого-нибудь — пусть пеняет на себя».
И все знали, что это не просто слова, что сохрани бог попасться теперь Артему Захаровичу на глаза — пощады не будет никому, даже второму и третьему секретарям, даже Волотовичу, не говоря уже о заведующих отделами, инструкторах, инспекторах и прочей «мелкой сошке».
В кабинете, кроме Бородки, остались Волотович и редактор газеты Филипп Жданко, молодой худощавый человек в очках.
Волотович пересел с дивана у окна за длинный стол для членов бюро. Взял одну из многочисленных директив, лежавших стопкой на столе секретаря, это почта из центра. Бородка придвинул к себе другую стопку — директивы райкома вниз, в колхозы, — и начал подписывать. Редактору, который сидел в конце стола, у самой двери, то застегивая, то расстегивая замок своей кожаной папки, бросил официально, давая понять, что разговор будет краток:
