Но пятиться назад и исчезать незнакомец явно не собирался. Поэтому, собрав остатки своего мужества, Инга продолжала отчаянно цепляться за нелепую идею его Голливудского происхождения. Пыталась убедить себя в том, что с ней приключилось очень веселое недоразумение. Что через минуту недоразумение благополучным образом разрешится, извинится, попрощается и удалится ее из палаты, а она еще долго потом будет рассказывать подругам историю о том, как однажды, когда она лежала в больнице с потерей памяти, к ней в палату приперся Леонардо ДиКаприо. То есть, Ален Делон. Не важно, пусть хоть Киану Ривз – все равно смешно. Ужасно смешно.
– Вы ко мне? – снова спросила она. Молчание посетителя начинало ее раздражать. И этот его пристальный взгляд – в самом деле, не учат их там что ли, в Голливуде, элементарным правилам этикета?
– Да что вы на меня уставились? – почти злобно прошипела Инга. – Не понимаете, что ли, языка русского? Don’t understand?
– Инга, – тихо проговорил мужчина. И наконец отлепился от дверного косяка, сделав шаг навстречу.
Инга напряглась. Наверняка, на дверь ее палаты добрый доктор Истомин повесил табличку. «В этой палате лежит Инга». Конечно же, на табличке он ее имя и прочитал. А откуда еще он мог его узнать? Табличка – весьма подходящее объяснение. Все остальные объяснения были совсем не подходящими, ненужными, неприятными и пугающими. За три дня пребывания в больнице она ни разу не задумалась о том, что у Инги Петровой, которую она забыла, могут быть какие-то друзья, родственники, мужья или любовники…
И даже враги.
Мысль про врагов пришла в голову почему-то именно сейчас, когда незнакомый мужчина неземной красоты приблизился к ней, подошел почти вплотную к кровати и опустился на корточки. Намерения у него были явно не вражеские. Длинное черное пальто неудобно расположилось вокруг незнакомца на пыльном полу. Знала б санитарка баба Тася, что нынче в палату пожалует такая персона – наверняка, постаралась бы и отдраила пол до блеска.
Алена-Киану-Леонардо пальто совсем не беспокоило. Теперь он смотрел на Ингу снизу вверх, прямо в глаза, и во взгляде его четко проглядывала растерянная нежность.
Система Сатиславского. Отличный актер, подумала Инга, из последних сил цепляясь за дурацкие мысли о принадлежности этого парня к числу обитателей фабрики грез. Он забрел в эту палату случайно, напомнила она себе, и почему-то сжала пальцами пустой край наволочки. Пальцы побелели, и кончики ногтей побелели тоже, а кожа под ногтевой пластинкой, наоборот, стала темной. «Французский маникюр», пронеслось в голове, потерявшей память. Но легче от этого не стало.
