— Что вы, Хилари, раз увидев, вас уже не забыть!
— Хилари такой скромный.
— Глупости все это, Хилари. Ну, расскажите же нам о нем все-все. Какой он на самом деле? Славный человек?
— Ну, так как же, славный он или не славный? — спросил Клиффорд с этакой ехидной улыбочкой, появившейся все-таки на его губах, пока я обдумывал, что сказать.
— О, даже очень, — сказал я. — Но право же, по-настоящему я не знаю его, право. Так что, пожалуйста, не рассчитывайте…
— А леди Китти вы знаете?
— Нет… послушайте… ведь я двадцать лет не встречался с ним…
— А его первую жену вы знали? — спросил Клиффорд с уже более заметной улыбочкой.
— Нет… Лора, мне ужасно жаль, но меня совсем замучил этот зуб. Вы не возражаете, если я пойду домой?
Лора проводила меня до гостиной, где все еще золотисто светились лампы, в камине горел огонь и стояла странная тишина. Здесь Лора удержала меня за рукав, пытливо вглядываясь в мое лицо.
— Вот, мой дорогой, выпейте еще немного виски. Да не спешите вы так. Вы жутко странно выглядите. У вас действительно болит зуб?
— Да.
— Выпейте. И возьмите с собой домой. Вот теперь у вас зуб совсем не болит, правда, признайтесь.
— Нет.
— Какой же вы милый старый лгунишка. Я так и знала. Это все из-за Томми.
— Да.
— Расскажите мне, Хилари, расскажите же…
— Не только из-за Томми, — сказал я. — Из-за Кристел. Она собирается замуж за Артура Фиша.
— А-а-а-а… и вы считаете, что вам с Томми… Дорогой мой, вы вовсе не обязаны жениться на Томми только потому, что Кристел выходит замуж за Артура.
— Смотрите, никому не говорите про Кристел.
— Нет, не скажу. Я понимаю, она еще может изменить решение. Ах, я так вам сочувствую. Я даже Фредди не скажу. Но надо мне будет к вам забежать, и тогда поговорим обо всем. Я приду в субботу.
— Мне надо идти, Лора, дорогая.
— Теперь я все поняла. Я видела, что вы страдаете. Вы ведь для меня как открытая книга. Милый мой Хилари, я так вас люблю. — И встав на цыпочки, Лора обхватила меня руками и прижалась горячей щекой к моей щеке. Позвякивающие украшения ее врезались мне в грудь. Она поцеловала меня в уголок рта. Несколько капель виски упало на платье-палатку.
Громко стуча каблуками, я шел очень быстро, как машина, по Куинс-Гейт-террейс, вниз по Глостер-роуд, затем но Кромвель-роуд, вниз по Эрл-Корт-роуд, затем по Олд-Бромптон-роуд, затем по Лилли-роуд. Вечер стоял ветреный, холодный — дождя не было, подмораживало. Я чувствовал, как под ногами на мокрых тротуарах образуется слой льда — скользкий, блестящий. Проходя мимо ограды Бромптонского кладбища, я физически чувствовал, как мороз шевелится там, в темноте, ходит, щупая траву, щупая могилы, — призрак, тщетно ищущий других призраков. Я шел со скоростью машины — голова высоко поднята, руки болтаются, сердце стучит, качая кровь. Я не в состоянии был думать о разговоре, который только что оборвал. На сердце у меня лежал камень — камень ненависти, страха.
