ДЯДЯ Тумба однажды в разговоре со мной сознался, что он боится сердитых людей. Но всего больше он боится полицейских и газетчиков. Ну, полицейских, понятно, их никто не любит, потому что они всегда, во все времена и даже в хорошую погоду недоступно строгие и могут оштрафовать за неправильный переход через улицу, а дядя Тумба как раз обожает переходить улицу в неположенном месте. А кто из нас не обожает, укажите мне пальцем!
Что касается всяких разных газетчиков, то дядя Тумба не то что их уж совсем боится, но он их избегает, потому что вср они наперечет спрашивают у него одно, а пишут совсем другое. Это даже странно, но представьте, что какой-нибудь заезжий газетчик станет тебя расспрашивать о любимых блюдах или цветах, а напишет про то, что ты никогда не был в море и вообще почему-то не увлекаешься рыбалкой. Вот и рассказывай после этого! Ты о трюфелях да о розах, а тебе напишут, что ты не хочешь ловить судака! «Инте-рес-но-е за-ня-ти-е!» — так произнес дядя Тумба, настраиваясь посидеть, поболтать со мной, но тут как раз зазвонил тонко колокольчик и не успел дядя Тумба выйти к воротцам, как объявился молодой бойкий человек с сумкой на боку, а в сумке у него лежали портативный магнитофон, фотоаппарат, кассеты и карта-путеводитель по городу, по которой он отыскал дом дяди Тумбы. Надо сказать, что местопребывание дяди Тумбы, и правда, включено во все туристские карты и обозначено оно розовым кустом, хотя, если подумать, то дом его расположен на таком перекрестке, который никак не минуешь, куда бы ты не направлялся.
Странный молодой человек извлек содержимое сумки, поставил и включил магнитофон, приловчившись на скамеечке, и, вытянув руку с микрофоном над головой, спросил: каково настоящее имя дяди Тумбы.
День был летний, нежаркий, с ветер-ком, жужжал, как шмель, флюгер на крыше домика и несколько пчел копошились, запутавшись в длинной бороде дяди Тумбы. Сам он в раздумье стоял посреди своего цветущего дворика, нисколько не удивленный таким бесцеремонным вторжением, он это даже любил, а скорей озабоченный таким вопросом.
— А вам, простите, сударь, не знаю тоже вашего имени… Зачем? — поинтересовался он, косясь на магнитофон, который замигал красным глазком, указывая на запись.
