— Меня это не касается.
— Это вы так думаете.
— Верно. Думаю.
Галли вздохнул и принялся протирать монокль, прекрасно понимая заклинателей, которые никак не могли справиться с глухим аспидом. Это навело его на мысль, и он прибег к Писанию.
— Я знаю, где вы ошиблись, — сказал он.
— Ну, где?
— Солнце зашло во гневе вашем? Зашло. А это плохо, всякий вам скажет.
Линда помолчала; видимо, она думала.
— Мне кажется, — сказала она, — это не гнев.
— Очень похоже.
— Да, сперва я разозлилась, но теперь я все ясно вижу. Вы понимаете?
— Нет.
— Объяснить трудно.
— Попробуйте.
— Вас не выкатывали в смоле и перьях?
— Не припомню.
— А меня — выкатали. Тогда, в суде. Он завел все эти «Я полагаю» или там «Убеждены ли вы?», и я поняла, что никогда этого не забуду. Ну какой тут брак?
— Чепуха!
— Нет, не чепуха. Вообще за юристов нельзя выходить замуж.
— Они же вымрут!
— Давно пора.
— Чем они так плохи?
— Всем. Садисты. Услаждаются, мучая свидетелей.
— Выполняют свой долг, только и всего.
— Услаждаются.
— И Джонни?
— Он первый.
— Вот вы и ошиблись. Он страшно мучился, просто весь извелся. Но долг есть долг. Он взял у Клаттербека деньги, должен отработать. Я лично им восхищаюсь. Пример для всех нас. Люций Юний Брут.[18]
— Кто?
— Вы не знаете Люция Юния?
— Не знаю.
— Ну и учат в этих ваших школах! Надо было пойти в Итон. А может, времени не было, все играли в хоккей?
— Ни в какой я хоккей не играла.
— Ну, в пинг-понг. Люций Юний Брут был юрист, судья, и однажды перед ним предстал его сын. Вину доказали, никакой Перри Мейсон[19] не вызволил бы подсудимого. А что же Брут? Пожурил и отпустил? Дал условный срок, отделался штрафом? Как бы не так! Засудил по всей форме. Все восхищались. Именно это я испытываю к Джону.
— Но не я.
— Ничего, подождите. Вы еще будете им гордиться.
— Когда? Я за него не выйду, даже если все остальные перемрут.
— Пример условный, нельзя так ставить вопрос.
— Я вообще не выйду замуж.
— Выйдете, выйдете! За Джона.
— Нет.
— Хотите пари?
Именно в эту минуту Джон и герцог, точнее — герцог и Джон, спускались по лестнице, и так быстро, словно скатывались по перилам. Вот их не было, вот — они здесь.
Вспомним, что за ними, как леопард, крался Говард Чесни. Дойдя до лестницы, Джон учтиво пропустил старшего вперед; а он, Говард, немедленно толкнул его в спину.
Получилось неплохо. Джон полетел, как небезызвестный человек на летающей трапеции. В самом начале полета он прихватил герцога, и они приземлились в холле, но отдельно. Герцог достиг лат, возле которых недавно было собрание, Джон — журнального столика, о который и стукнулся головой. Больше он ничего не помнил.
