— Да, матушка, — сказал он, — позвоните ему, пожалуйста. Я пойду, сполоснусь. Если придет, когда я в ванной, пусть подождет.
Когда Джон вышел из ванной, немного приободрившись, он застал беседу Джо Бендера с матушкой Бальзам. Точнее, то был монолог под аккомпанемент урчания. Как хорошая хозяйка, матушка вовлекла в процесс и новоприбывшего.
— Вот я говорю мистеру Буруру, что он плохо выглядит, — сказала она. — Сразу видно.
Да, это было видно. Так и казалось, что Джо Бендер прожил не двадцать восемь лет, а двадцать восемь суровейших зим. Он выглядел хуже Джона, настолько хуже, что тот, забыв о своих печалях, издал сочувственный вопль:
— Господи, что это с тобой?
— Вот и я спросила, — вмешалась матушка Бальзам. — Я так думаю, заболел. Такой самый вид был у Бальзама. Смотрю, ноги не ходят.
Тут Джо Бендер опустился в кресло.
— А там и пятнами пошел. Позвали бы вы доктора, мистер Муруру!
— Незачем, — отвечал гость.
— Тогда пойду, молочка вам погрею, — сообщила она, твердо веря, что теплое молоко если не отгонит, то подуспокоит ангела смерти.
Когда дверь за ней закрылась, Джо с облегчением вздохнул.
— Я уж думал, она не уйдет, — простонал он. — Скажи ей, что я не хочу никакого молока.
— Выпей лучше виски с содовой.
— Да, вот это — дело.
Джон пошел на кухню и все уладил, хотя матушка Бальзам и заметила: «Он тут у нас ноги протянет. Что ж, вам виднее».
— Ну вот, — сказал он другу. — Что случилось?
Может быть, раньше Джо рассказал бы все постепенно — он был деликатен и не любил пугать. Но за день он вымотался вконец, и весть выскочила из него, как пробка из бутылки.
— Картина фальшивая!
— Картина? Какая картина?
— Какая? Ну, знаешь! Да Робишо. Которую мы продали герцогу. Ты что, не слышишь? Это подделка.
Теперь Джон понял, и эффект был такой, словно матушка Бальзам, подкравшись сзади, вылила на него ведро ледяной воды. Против всяких ожиданий, он забыл о Линде. Речь он обрел не сразу, а когда обрел, пролепетал:
— Ты уверен?
— Еще бы! Настоящую освидетельствовал Мортимер Бейлис, а если уж он говорит: «Настоящая», — спорить нечего.
Джон смутно понял, что есть не одна, а две ню кисти покойного Клода Робишо, — все остальное было в тумане.
— Объясни с начала, — попросил он. — Откуда ты взял эту, которая у герцога?
— Купил в Париже у румынской парочки. Такая галерейка недалеко от Мадлен. Нет, надо было знать! — горько воскликнул он. — Надо было спросить: «Бендер, если бы ты написал поддельную картину, куда бы ты ее отнес?» Ответ ясен, к каким-нибудь румынам.
