А потом — Первый Этаж, или, в крайнем случае, Дисциплинарная Группа. И лучше об этом не думать — слишком страшно. И полный неизвестных, загадочных ужасов Первый Этаж, где, между прочим, мучается сейчас Васенкин. Неужели придется увидеть его, встретиться с ним глазами?
Или Дисциплинарная Группа, о которой было известно чуть больше — кое-какие истории рассказывались свистящим шепотом после отбоя. По сравнению с Дисциплинарной Группой завтрашняя порка — детское развлечение, цветочки.
Но Костя знал, что не вынесет ее. И не вынесет всего остального. Не вынесет и этого холода, одиночества и свинцовой безнадежности. Все, что бы ни случилось с ним завтра — все к худшему. Надежды больше нет. Жизнь отступилась от него, а пустота, подобно хищному зверю, разинула жадную пасть — и готова прыгнуть.
И ничего не изменить. Бесполезно каяться, просить, плакать. Костя совершенно точно знал, что никакие мольбы ему не помогут. Единственный человек, на которого в первые минуты вспыхнула у него надежда — это Серпет. Но поразмыслив, Костя понял, что все теперь изменилось. Теперь он для Серпета не Помощник на Группе, не будущий Стажер, а всего-навсего скверный мальчишка, нарушивший основополагающие принципы. Такого мальчишку просто необходимо наказать. Чего ради Серпету за него заступаться? У него и без того хватает неприятностей. Не случайно же в залитой лиловым светом палате командовал не он, а тот начальничек с железными глазами. По всему видать, большой чин. Нет, и ежу понятно, не станет Серпет с ним связываться. Наоборот, сделает вид, что никаких особенных надежд на Костю и не возлагал, что не собирался делать его Постоянным, вспомнит еще какие-нибудь мелкие грешки, вроде Светандриной записи в Журнале. Нет, на него рассчитывать нечего — и не остается ничего другого, как сидеть здесь, мерзнуть и мучиться неизвестностью.
А холод с каждой минутой усиливался, драл спину ледяными когтями, сжимал ребра. Постепенно ослабли даже мысли о завтрашнем кошмаре — уже не до того стало. Он понимал, что вполне может и не дотянуть до утра. А что — запросто. Утром откроют Наблюдательницы дверь — и на них упадет смерзшийся труп.
Да, такое было бы наилучшим исходом. Ни к чему теперь жить. Что ждет его, кроме ржавой цепи ужасов? У него не осталось никакой надежды — даже самой крохотной ее частички. Не такой он дурак, чтобы обманывать себя. Впереди — безнадега. Так что замерзнуть, уснуть и не проснуться — об этом можно было бы только мечтать.
