— Ну, как вам сказать… Вы задаете вопросы, на которые так сразу и не ответишь. Да и стоит ли углубляться? Во всяком случае, скажу лишь одно. Испытывая к вам определенную симпатию, я не мог не обратить внимание на отдельные жизненные мелочи. Вы их не замечаете, а у меня, чего уж там прибедняться, опыта побольше. Согласитесь, в моем положении вполне естественно… как бы лучше выразиться… Ну, допустим, расширить пространство ваших представлений. Как бы далее ни сложились обстоятельства, надеюсь, что наша беседа будет иметь положительный резонанс. Да, еще маленькая просьба: если что, не судите меня излишне строго. Слаб, знаете ли, человек, да и цепочки бывают весьма крепкими.
Он замолчал, точно к чему-то прислушиваясь. И, хотя лишь тиканье будильника нарушало тишину, лицо у Андреича заострилось и стало вдруг непривычно жестким. Так прошло несколько томительно долгих секунд, пока, наконец, Андреич не зевнул, расслабляясь. Он поднялся с табурета и чуть торопливо сказал:
— Ладно, не обращайте внимания на мою болтовню. Ведь, по сути дела, мы встретились с вами лишь затем, чтобы продегустировать почтенный напиток. Я, не будучи вполне уверен в подлинности марки, пригласил вас для консультации. Кто-то мне упоминал в давно забытом разговоре, что вы разбираетесь в подобных вещах.
Ну, а засим не смею злоупотреблять вашим терпением, да и временем. Стенам, знаете ли, иногда свойственно просыпаться… Всего вам доброго, Сергей Петрович. Всегда рад буду видеть вас в своем скромном обиталище. Вы уж, друг мой, не гнушайтесь обществом старого отшельника.
Сейчас, стоя у окна, Сергей так и не мог понять, что нужно было Василию Андреевичу. В самом ли деле тот проявлял участие? Или же это скрытая угроза? Не суйся, мол, парень, не в свои дела, иначе съедят. Но куда, собственно, он суется? Об экспериментах с программами никто не в курсе, хотя и особого криминала в том нет. Сумматор еще тогда говорил: работа, мол, будет творческая. Вот он и оправдывает возложенные ожидания. Самим же руководством и возложенные.
Нет, все же странная какая-то история. И неслучайная. Может, и в самом деле имеется связь между словами Андреича и недавними признаниями Костика?
И вновь, куда ни кинешь взгляд, тянулась плоская снежная равнина. Однако на сей раз местность сильно изменилась — и Костя понял, что изменилась она не случайно. Леса теперь не было — белый горизонт неуловимо сливался с таким же белым небом. Если поднять глаза, а после опустить — не заметишь никакой разницы. Словно стоишь в центре огромного, а может, и бесконечного шара, и не понять, где низ, где верх. Даже голова слегка кружилась. И еще Костя знал: в этом белом мире нет времени, а значит, и жизнь не могла тут появиться. Ее никогда не было и никогда не будет. Но, однако же, он стоял здесь — живой, настоящий.
