Аркадий Кузьмич широко улыбался, развернувшись черным кожаным креслом в нашу сторону. Кресло, величественно-необъятное, могло вместить по меньшей мере троих таких Кузьмичей — худеньких, лысеньких, с озорными маслинами-глазками. Как-то не вязалась простецкая внешность Старшего Хранителя с более чем серьезным кабинетом.
Боясь показаться невоспитанным, я лишь короткими взглядами сканировал окружающую среду. А было на что посмотреть. Сам кабинет, вытянутый в длину, вполне мог принадлежать когда-то большому здешнему начальству. Директору комбината, секретарю райкома… Ну, на худой конец, редактору областной «Правды». Масштабы, как и положено, подавляли. Здесь и танцевать можно было, и в снежки играть — дело лишь за снегом.
Вдоль стен стояли не стулья даже, а ряды кресел — в меру роскошных, обтянутых красным бархатом, но ни в какое сравнение не идущих с местообитанием Кузьмича. Сами стены, отделанные розоватым мрамором, навевали неприятные воспоминания. Не то ритуальный зал, не то еще похуже… Спасибо, мрамор хоть не зеленый. И наверняка фальшивый.
Слева со стены глядел огромный портрет. Седой мужчина, слегка прищуренные глаза, плотно сжатые губы. Казалось, был он чем-то недоволен, но полагал ниже своего достоинства поднимать вопрос… Нет, вроде бы совершенно незнакомая личность… Хотя что-то все же такое вертелось в мозгах… Вертелось — и мгновенно таяло, ускользало.
На противоположной стене разместилась неожиданная, неуместная здесь коллекция. Не холодного оружия — напротив, более чем мирная. Висели тут музыкальные инструменты. Благородные изгибы темных, сверкающих полировкой скрипок гармонировали с изящными, напоминающими знаки интеграла гобоями, огненно-рыжие гитары поблескивали серебристыми, разлиновавшими черные грифы, струнами. Огромный контрабас чудом не обрывался под собственным весом, а легкомысленного поведения мандолины, казалось, готовы были взметнуть шквал каких-нибудь южных страстей.
Чего тут только не было! И легкие, тоскующие по девичьим пальчикам арфы, и старинные, затейливо расписанные гусли, и пузатый охотничий рожок… Неужели Кузьмич на всем этом играет? — мелькнула шальная мысль. Нет, скорее всего инструменты имеют ритуальное предназначение.
— Вот, Аркадий Кузьмич, — кашлянув, начал Женя. — Это и есть Константин Антонович Ковылев, о котором вам уже докладывали.
— Очень, приятно, Константин Антонович! — живо подхватил Кузьмич. — Наслышан, и изрядно. Знаю, вам сильно не повезло. Не стану говорить всяких стандартных утешений, о всяких там темных и светлых жизненных полосках — наверняка уже наслышались такого по самое «не могу». Но ведь вы устояли все-таки, Константин, не сломались. И это не случайно. Значит, есть в вашей душе некая струнка, отзывающаяся на звучание иной, изначальной Струны. Собственно, она и привела вас сюда, к нам. Всё очень символично.
