«Запах ереси», — говаривал обыкновенно он, как полагала Нелли, в шутку. Но единожды разговорился всурьез.
«Кухня, что приписывают всем без отлички соотечественникам моим, взаправду кухня южная, Нелли. Жалею, что завоевала она Париж. Стряпнею на оливковом масле и чесноком разило от очагов Альби, когда к городу подступали рати благочестивого Симона де Монфора. Северянин ест грубый хлеб с сыром и коровьим маслом, и растет высок да широкоплеч. Ну да наскучил я тебе. А мясо все ж лучше на вертеле жарить, либо в жире».
Сказать, правда, чтоб на вертел посадили двух цыплят, подумала Нелли, проходя под низкою аркой, отделявшей от подъезда хозяйственный двор. Тут и столкнулась она носом к носу с высокою женщиною, идущей навстречу. Нет, то была девушка, только взрослая: непокрытые светлые волосы, заплетенные в одну толстую косу, доставали до подколенок.
— Чтоб ты, да не в лесу средь бела дня? — Елена засмеялась.
— Хлопоты зряшные, — Параша даже не улыбнулась в ответ. Выросла она на полголовы выше Нелли. Ни следа не осталось от ребяческой ее пухлости, все ушло в стать. Но теперь уж нипочем не влезла бы она в платье своей госпожи, как десять годов тому назад. — За Амвроськой, негодником, приходила. Как меня завидел, в крапиву сбег со страху.
Скотник Амвросий, парень и прежде непутевый, с Красной Горки редко бывал трезв. Минула неделя, как Параша принялась врачевать его самыми злыми травами.
— Ну и как думаешь, сладишь с ним? — спросила Нелли.
— Ох, не похоже, касатка. Бес-хмелевик в него вошел, теперь уж до конца жизненного будет своего требовать. Хмелевика, его не заморишь, покуда сам человек жив, да и не выгонишь. Хмелевик, он в самой главной жиле селится. Иной десять годов к чарке не притронется, разумный да смирный, лучше и не надо. А в очи заглянешь — пустые очи-то. Тут сразу ясно — хоть через двадцать годов, а пойдет пить по новой.
— А что ж делать с пьяницами-то, Парашка, коли все одно с ними возиться толку нет? — заинтересовалась Нелли. — Ты ж возишься с ними.
— Только потому и вожусь, что не убивать же. А может и лучше б для иного, — Параша поправила на плече лямку травяной своей сумы из грубого полотна, недовольно хмуря светлые брови. — А все ж с Амвроськой-то я проглядела, сама не пойму, как. Вот не подумала бы, что уж он чертей видеть начал.
— А начал? — Нелли не смутило непотребное слово в устах подруги. Всякому ясно — назвать, значит позвать, да только от Парашиного зову нечисть скорей не прибежит, а ускачет подальше.
