— Экой жмудский язык-то чудной, — заметила Мадлон, наполняя водою кружку вновь.
— Да не жмудь они, говорила ж я, русские, — отозвалась Катя на дурном своем французском. Положительно, Нелли уж сама смешалась, кто кого понимал и как.
— А, из Варшавы, — Мадлон, верно, впрямь почитала свое вино хорошим, коль скоро наливала придирчиво отмеривая.
— Ты мне объясни, касатка, первым делом, кому тут и на что сдался твой братец? — воротилась Катя.
— Ошибкою украли, с племянником перепутали.
— А, с Филипповым-то сынком! Враги кровные, ясное дело! — Катя сидела на полу, как, впрочем, и Нелли с Парашею, ибо в жилище Мадлон имелся только один тяжелый табурет в углу. От этого сиденья ли на полу, от того ли, что вновь было их три, Нелли показалось, что детские времена воротились.
— Не кровные, Катька, не кровные, но враги. Хуже кровных по-своему. Отчего сразу не убили, загадка. Думала было, что со свекром-батюшкой хотят на чем-то торговаться, да нет, убили господина де Роскофа. Всю голову я поломала, Катька! Покуда вить не пойму, зачем им мальчик, не пойму и другого — где он.
— Вот оно как… Погоди! По вашему мне до завтра болтать, — Катя, обернувшись к хозяйке, разразилась быстрою тирадой на каком-то глуховатом и гортанном наречии, чем-то напомнившем Нелли язык утукков. Неужто это теперь и есть ее родное? Ох, Катька, Катька! И сын у ней главней мужа выходит, и еще, поди, незнамо что.
— Хорошо, угадать тебе, допустим, надобно. — Катя уже обменялась меж тем с Мадлон несколькими непонятными скороговорками. — Только не непременно ж сидеть сложа руки, еще вить и ноги у человека есть кроме головы.
— Ну и что ж мне с пустой головой ногами делать? — ехидно осведомилась Нелли.
— Идти, — усмехнулась Катя. — Мадлон, вишь, дело говорит. Надобно идти к тому, кто твоих врагов лучше знает, чем ты. Авось он и подскажет.
— Да только кто ж таков человек? — спросила Нелли, понимая, впрочем, что кого-то ввиду наверное имели.
— Беги из кровавого города, златовласое дитя, — Мадлон опустилась на колени, и крепко обхватив ладонями голову Елены, заглянула ей в глаза. Черные ее очи были моложе грубоватого лица, но немолоды были морщинистые веки. Взгляд цыганки втягивал, словно опасная речная воронка. — Беги к бурым скалам, там хорошо на ветру. Беги в край жестокий, но не злой. Беги туда, где совы кричат днем. Там есть человек, его зовут Белый Лис. И мужики и дворяне подчиняются ему, а синие его ненавидят. Еще бы, он видит их на три аршина под землей. Если кто и может подсказать тебе, зачем ребенка украли вместо того, чтоб убить, так это он.
