– А происходящее с церковью тебе как? Все это наращивание мускулов…
– Трудно себе представить Спасителя в образе культуриста, правда. Как такие люди читают Евангелие? Там все против них, против формализма. Или они не читают?
– Ладно, «они носят бороду, вот и всё».
– Кстати, Пушкин умудрился написать обо всех мировых религиях.
– Это, конечно, уже не про служение, а про его чувство стиля…
– Смотри, православие: «Отцы-пустынники и жены непорочны…»
– Тут все-таки ирония. «Области заочны», «Змеи сокрытой сей».
– Я не чувствую.
– Так, а католицизм?
– «Верен набожной мечте, / Ave, Mater Dei кровью / Написал он на щите».
– Как чувственно! Протестантизм?
– Пожалуйста. «Странник»: «Дабы скорей узреть – оставя те места, / Спасенья верный путь и тесные врата». Почитай.
– С исламом все ясно: «И мой Коран / Дрожащей твари проповедуй».
– Я бы на месте арабов русский выучил только за «Постимся мы: струею трезвой / Одни фонтаны нас поят; / Толпой неистовой и резвой / Джигиты наши в бой летят…»
– О, да. Иудаизм? «Пророк»? Зато про буддизм, кажется, ничего.
– Что-то у него было с калмычкой, но, пожалуй, это не про буддизм.
– Справедливость – самая спорная ценность, самый трудный вид служения. Я отношу сюда и работу в детских домах и домах престарелых – попытка компенсировать детям родителей, а старикам – заботливых детей, – и выработку новых, более справедливых законов, и, ты меня не поддержишь, революционную деятельность. Да, да.
– Бомбометание – какое же это служение справедливости?
– И бомбометание, и стрельба в генерал-губернаторов, и хождение в народ, и артели из обратившихся проституток – явления одного порядка, они питаются одной эмоцией.
– А нынешний терроризм? Он тоже стоит на страже высших ценностей? Люди взрывают себя ради справедливости?
– Нет, тут совсем другое. Терроризм – это прежде всего против своих, для утверждения власти. Тех же, кто себя взрывает, иначе ждет гораздо худшее. Похожим образом – и вполне героически, с громкими криками бросаясь на охрану, – погибали зэки, которые проиграли в карты жизнь. Если они этого не делали, их заставляли, например, съесть собственную ногу. Справедливость тут ни при чем. Среди народовольцев тоже, понятное дело, были разные персонажи, тот же Нечаев.
– Странный разговор. Давай лучше про помощь обездоленным, про добрые дела. Почему бы не назвать эту ценность милосердием?
– И справедливость-то опасное слово, а уж профессиональное милосердие – прямой путь в ад. У тебя милое, милостивое сердце. Значит, у меня оно не такое милое, а то и вовсе не милое. Зачем тогда мне жить? Резать чёрта! Пусть будет Справедливость. Мы забыли еще про восстановление доброй памяти, вообще памяти о жертвах насилия. Соловецкий камень на Лубянке – акт справедливости.
