— Щенок еще мало что умеет, — встревожился Додо, но Оскар посмотрел на него тем самым взглядом, от которого отворачивался Султан.
— С твоего щенка ни одна шерстинка не упадет во время занятий, и я ни разу не возьму кнут в руки, это я тебе обещаю.
Репейка, конечно, и не подозревал, что для него начинается новая школа и появится еще один человек, которого он должен будет слушаться так же, как Додо.
Этот переход был несколько облегчен тем, что Додо — не взвесив последствий — во время одного представления, в полном клоунском облачении и загримированный до неузнаваемости, вошел зачем-то в повозку.
Репейка радостно выпрыгнул из ящика, услышав знакомые любимые шаги и скрип ключа в замке, но тут в двери показался какой-то ужасный незнакомец, и этот незнакомец говорил голосом Додо!
— Ты одурел, Репейка?
Репейка весь ощетинился и, показывая зубы, стал пятиться к кровати.
— Что с тобой? — испугался Додо, забыв, что сейчас он для щенка вовсе не привычный добрый друг. — Иди сюда!
— Не пойду, — прохрипел из-под кровати Репейка, и только тут Додо хлопнул себя по лбу.
— Ну, конечно, ты прав! Ах, я дурак, как же ты признал бы меня в этом костюме?
После представления он, торопясь, смыл с себя толстый слой краски, но Репейка все же не бросился к нему навстречу и подозрительно следил за отворяющейся дверью из-под кровати. Но в следующий миг он уже был у Додо на руках и, скуля и тявкая, жаловался, что кто-то приходил сюда и был очень безобразный, как будто бы кто-то другой, а при этом вроде все-таки Додо…
С тех пор Репейка посматривал на дверь выжидающе, даже когда слышал знакомые шаги.
— Испугал я своего щенка, — пожаловался Додо Оскару, — вошел в повозку в костюме и гриме…
Оскар подумал.
— А ты попробуй гримироваться при нем и тем временем разговаривай с ним, он увидит, как происходит перемена, и поймет, что обе физиономии — одно и то же.
Так и было сделано, но у Репейки пошатнулась вера в единство образа Додо, и он почти не протестовал, когда Оскар взял его в свои руки, отчасти и потому, что у Оскара — особенно поначалу — всегда находились для него самые лакомые кусочки, да и приказывал он теми же словами, что Додо.
Началась серьезная школа. Сперва повелось так, что часов в девять утра Додо говорил:
— Я думаю, Оскар уже ждет. И Пипинч ждет…
Репейка тотчас бросался к двери, словно ради учения готов был выложить душу, но, так как правда всегда остается правдой и нет такой цели, ради которой ее можно безнаказанно обойти, мы должны признаться, что имя Оскар манило щенка надеждой на лакомство, а Пипинч — ожиданием игры, учение же было лишь неприятным дополнением, отнюдь не вызывающим у Репейки восторга.
