— Нельзя! — в третий раз сказал Янчи, ткнул щенка носом в горстку выхваченных перьев и вновь просвистела розга; щенок только лапы поджал, словно подхваченная цаплей лягушка, и жалобно заскулил.
Старая Репейка на первый же его вопль примчалась к месту действия, но увидев, что сын проштрафился, села, метя хвостом, потом, однако ж, тревожно забегала вокруг действующих лиц, словно моля:
— Только не сильно… не очень сильно… ведь он еще несмышленыш.
— Кур трогать нельзя!! — гаркнул напоследок Янчи щенку в самое ухо, еще раз полоснул его розгой и бросил под ноги матери.
— Хорошо бы и ты его на ум наставила.
Щенок чуть не ползком добрался до старого их логова и, скуля, стал зализывать следы ударов. Когда и мать пролезла к нему, громко заскулил:
— Больно! Ой, как больно!
Тут уж и старая Репейка принялась зализывать раны сына.
— Зато теперь будешь знать… Разве ты видел, чтобы я когда-нибудь прикоснулась к тому, что принадлежит человеку?
Нет, щенок никогда этого не видел и усвоил урок основательно.
Между тем, в овчарне становилось все теплее и ворота все чаще держали открытыми, чтобы быстрей выветривались испарения. Из ворот было видно далеко-далеко, и по временам щенка охватывало томительное желание убежать к тем дальним холмам, где все меньше оставалось снега на склонах и лишь в расселинах северной стороны зиме удавалось еще сохранять крепким студеное сермяжное покрывало.
Да и там уж недолго ей было царить, и, когда кизиловые кусты под прикрытием леса раскрыли свои желтоглазые цветы, лесное зверье вдруг стало терять зимнюю шерсть, куры в пыли навеса сбросили старые перья, а корова все поглядывала на ворота и так иногда мычала, что колыхалась паутина в углу.
— Скоро, скоро тебя выпущу, — говорила ей Маришка, — а сейчас-то куда же? Еще и баранам пощипать нечего, а уж тебе!
Солнце с каждым днем пригревало сильней, отчего у воробьев прорезались вдруг голоса, а спина старой овчарни явно стала чесаться, потому что мох просовывал сквозь камыш свою зелень и перемалывал меж корнями трухлявый тростник.
Отара теперь спускалась на водопой к ручью, и щенок радостно проходил практику подле матери, точно повторяя все ее приемы.
— Репейка, — делал ей знак старый пастух, — заворачивай стадо!
И старая Репейка описывала перед стадом полукруг, иной раз прихватывая зубами неслушницу-овцу, а за ней, заливаясь звонко взмывающим щенячьим лаем, летел, сломя голову, зазнайка-сын, готовый уже и самостоятельно завернуть отару.
