Вот ты спрашиваешь, как повлияло на меня то, что меня сбили. Положительно повлияло. Летчиком-истребителем становится пилот, которого один раз уже сбили. Во-первых, я перестал надеяться на авось — понял, что в любую секунду надо быть настороже; во-вторых, когда я произвел посадку, подумал: «Соображаю кое-что». Я не разочаровался в себе, наоборот, чувства обострились, и начал воевать по-другому. И еще я злой стал. Сначала ведь думал, что в самолете противника сидит человек, а тут понял: «Не ты, так тебя убьют». Без ненависти воевать нельзя. Сейчас я думаю, что отступление лета 1941 года было во многом по причине отсутствия ненависти к врагу. Не может мирный человек в одну секунду перестроиться и начать убивать! Для этого время нужно. Когда я только прибыл на фронт, Решетов сказал: «Пойдем, погуляем». И мы пошли «гулять» звеном — он ознакомил меня с линией фронта, поговорил со мной о том, как держать ориентировку. Летим, видим немецкий штабной самолет — он командиру второй пары говорит: «Ну-ка, шарахни ему!» Тот с большой дистанции стрельнул — не попал, а я думаю: «Ну как же так?! Это же штабной самолет, не боевой». Решетов говорит: «Ах ты, слабак!» — и как вдарит по тому самолету — тот вдребезги разлетелся. Но даже этот, во многом переломный, момент не заставил меня почувствовать ненависть, а вот когда сбили — тогда да. И я начал по-другому воевать. Помню, когда перешли границу с Польшей, поступил приказ: «возвращаться с пустыми патронными ящиками». Возвращаясь с разведки, я заметил железнодорожный состав с цистернами. Снизился до бреющего и иду под углом к составу, но так, чтобы телеграфные провода, которые идут вдоль полотна, не зацепить, а то у нас один летун привез почти 300 метров провода — еле раскрутили. Метров со ста открыл огонь. Я видел, как моя трасса впивается в цистерну, которая через мгновение раскрывается, как разбитое яйцо, и оттуда вырывается пламя, а за ним черная копоть. По-человечески — это ужасно, но для бойца — это неописуемая сказка. Сжег я две цистерны и был очень доволен.
Один раз в Польше или Румынии сопровождал «бостоны». Противника нет. Сверху земля совсем по-другому смотрится. Она красивая, чистая. Я вижу узловую железнодорожную станцию, хорошие кирпичные постройки, высокую красную водонапорную башню. Смотрю — бомбы пошли. Я отошел в сторону. На земле все покрылось пылью, и эта башня медленно оседает. Тогда я только порадовался — хорошо попали, а сейчас думаю, что война — это варварство!
