Алимкин увидел, как Беликова с помощью механиков взбирается по стремянке к капоту, и сразу все понял.
— Ну и что особенного? — пожал плечами Алимкин. — Небольшой ритуал: ставят звездочку на капоте. По-моему, это неплохо. Страна должна знать своих героев.
— Какую еще звездочку? Что мы — лучше других? А ну-ка, вернемся.
— Давай. — Иван чувствовал себя в какой-то степени соучастником происходящего. — А вообще-то ни командир, ни замполит в принципе не против. Так что ты напрасно волнуешься.
Дворников ему не ответил.
У самолета уже заметили, что командир решительно возвращается к машине. Стремянку от капота отставили. Все как ни в чем не бывало занимались каждый своим делом.
Дворников, коренастый и крепкий, подошел к Наташе вплотную, растерянно посмотрел на алую пластинку в ее руке, на маленькую яркую звездочку и тихо сказал:
— Зря ты, Наташка, честное слово. Мы ведь не лучше других.
— Ну и пусть, — упрямо ответила она, не поднимая головы. — Я, товарищ командир, агитатор эскадрильи и обязана пропагандировать наши боевые успехи. Замполит Изотов так и сказал мне. И вы поймите меня: с чего же начать, как не с нашего самолета.
Тонкая улыбка скользнула по губам Дворникова.
— Начните, товарищ агитатор, с самолета младшего лейтенанта Алимкина. Если, конечно, у вас хватит краски.
Наташа смущенно улыбнулась, искоса взглянула на Ивана:
— Так ведь он не из нашей эскадрильи, товарищ старший сержант.
— Ну, это дело поправимое. Ваня, дорогой, объясни, пожалуйста, агитатору Беликовой насчет обмена. Да пойдемте, нас ведь ждут…
Дворников подошел к механику Беднову, о чем-то потолковал с ним накоротке и, не возвращаясь к Наталье и Алимкину, быстро зашагал к штабу.
Иван подошел к Беликовой, осторожно коснулся плеча:
— Пойдем, Наташа, в самом деле, твой командир прав: опаздывать не годится. Ведь, говорят, сегодня на разборе будет сам комдив.
Она, едва поспевая за его широким шагом, исподволь поглядывала на его исхудалое обветренное лицо, насупленные белесые брови и темные запавшие глаза. Сколько раз эти глаза видели смерть…
— Ваня, ну что же это получается, — в сердцах пожаловалась она. — Какой из меня агитатор!
— Лучшая твоя агитация — боевые вылеты. А теперь организуй-ка самодеятельность. Хочешь, и я приму участие. Или попрошу Колю Савика. Вот кто артист — высший класс!
— Это можно, конечно, только я не об этом…
— Да не печалься ты о звездочках. Честно говоря, и я бы не разрешил тебе рисовать эти победные знаки на своем аэроплане. С него достаточно и того, что фашисты его прозвали «черной смертью». А чего стоит прозвище, что дали ему наши пехотинцы — «горбатый» — неутомимый трудяга войны? За почестями тоже, думаю, дело не станет. Вот увидишь, после войны поставят нашему «илье» золотой памятник. И нарисуют на его фюзеляже тысячи звезд — все, что он заслужил. Так что свою алую пластинку со звездочкой не выбрасывай. Она еще пригодится.
