Надо мной вспыхивает ракета и повисает на парашютике. Это немцы освещают берег. Вода кажется черным зеркалом. Ракета падает дьявольски медленно. Две трассы пуль перекрещиваются у южной оконечности острова.
Захожу на кухню. Слабые отсветы пламени «катюши» с той половины просачиваются через дырявую плащ-палатку сюда. Пусто. Вероятно, и повар наверху. Нахожу воду. Пью до отрыжки. Черт с ним, все равно желудок чем-нибудь должен быть наполнен.
От питья начинает знобить. Я щупаю лоб. Он раскален, как ствол карабина при частой стрельбе. И все же мне не хочется заходить в блиндаж… Вон там, справа, темнеет куча трупов. Среди них Данилин.
И опять думы о Сережке. Прислонившись к той же стойке, я закрываю глаза. Так удобнее, по крайней мере я не вижу этот зловещий штабель из окоченевших человеческих тел.
— Митрий, — слышу я голос Семушкина, — ты тут?
— М-м, — мычу я, не разлепляя век.
— Зашел бы.
— Погоди, я сейчас… подышу свежим воздухом.
Голова моего друга скрывается.
«Сережа, — мысленно обращаюсь я к Подюкову, — неужели нам никогда не свидеться? Так и должен я тебя оставить там, наверху? Сережа, милый дружище, зачем все так случилось?..»
Вспоминаю про блокнотик. Может, там адрес бабушки. И она, конечно же, никогда не узнает, что сталось с ее любимым внучком. У нас здесь некому писать, некому отмечать фамилии убитых. Погибшие в этом городе процентов на сорок будут для кого-то без вести пропавшими.
Неужели и Сережкина бабушка не будет знать о нем? Кто ей напишет, кто скажет про постигшее ее горе? Я напрягаюсь. Ноги почти перестают трястись. Делаю шаг, второй…
Трупы точно имеют притягательную силу. Чтобы не упасть, я опираюсь на головы мертвецов. Волосы кажутся липкими и почему-то очень мягкими. Ракеты хорошо освещают узкую тропку, ведущую в овраг.
Я чувствую, что мои губы непроизвольно улыбаются. Ведь я, собственно, иду на свидание с другом. И даже пистолета нет. Наверное, вытащили при перевязке. Пусть, и не надо…
Подъем в гору утомляет меня. Я сажусь на глыбу вывороченной земли. Теперь уж рядом. Вот только бы суметь вскарабкаться на кручу.
Пробую ползти на карачках. Почти получается. Сверху кто-то окликает.
— Это я, Быков, — хриплю я.
— Быков? — слышу голос Смураго.
— Ну да, это я…
Он с кем-то перешептывается. Потом подает мне руку. Рука холодная и влажная.
С трудом влезаю на узкую площадку, которая соединяет окопы. И сразу же вижу Сережку. Он лежит в той же позе.
— Ты в своем уме? — спрашивает меня Смураго.
