Сто дней, сто ночей | страница 79
Мне тоже хочется выразить восторг, но у меня что-то сильно першит в горле.
Скоро до нас долетает гул бомбежки.
— Реактивками лупят, — говорит Сережка.
— М-м, — соглашаюсь я.
Шубин приносит нам целую сотню патронов. Это тоже хорошее предзнаменование. Значит, мы еще повоюем.
Вообще, если разобраться, ночь и начало сегодняшнего дня поднимают наше настроение. Мы с любовью разглядываем блестящую медь патронов и с какой-то жадностью заряжаем винтовки. Одно беспокоит нас: не можем вести прицельный огонь. Немцы настолько приблизились к нашим окопам, что высунуть голову для выстрела — равносильно самоубийству. Малейшее движение, неосторожность — и нет человека. Фашистские снайперы, засевшие в развалинах домов, в дотах, зорко следят за нами. В этом мы уже убедились. У Ситникова прострелили пилотку, у Шубина — воротник шинели.
За Волгой рокочут реактивные минометы. Шапки черного дыма, подобно гигантским грибам, вырастают на месте, куда ложится залп. С немецкой передовой до нас долетает паническое «катуша-а!».
— Так их, живоглотов треклятых! — говорит Смураго.
— Так их! — торжествуем мы.
Подюков уже несколько минут присматривается к Волге.
— Не собираешься ли ты искупаться? — спрашиваю его.
Он не отвечает. И вообще у него появляются странности. То он засматривается, то задумывается. Я говорю ему, что такие штучки не предвещают ничего хорошего. Вместо ответа он срывается с места и кубарем скатывается вниз.
— Сережка, куда ты?
Каждому из нас известно, что берег простреливается фланкирующим огнем противника. Знает об этом и Сережка. Но почему он сломя голову несется к самой воде?
— Подюков, вернись! — кричу ему вдогонку.
Он точно послушался, остановившись у самого выхода из оврага.
Но через несколько секунд он уже снова бежит, не обращая внимания на вражеские пули, которые дробят прибрежную гальку у самых его ног.
— Сережка!
Я пытаюсь сорваться с места. Но Смураго, схватив меня за локоть, удерживает.
— Ты что, сдурел? Мало одного, так и ты хочешь подставить свою башку под пули? Не сметь! — прикрикнул он.
В это время Подюков выхватывает что-то из воды и, тянув голову в плечи, бежит обратно. Только сейчас я замечаю, что в его руках что-то блестит.
— Да это же уха, товарищи! — кричу я.
— И вправду уха, — ухмыляется Шубин.
— Ты почему же не предупреждаешь о своих действиях? — нарочито строго выговаривает Подюкову Смураго, когда тот забирается к нам.
Сережка дышит, как дворняга в жаркую погоду. На его лице выступают росинки пота. Он бросает глушеную рыбину к нашим ногам и молчит.