— Я-то думал, после того прокола ты наконец возьмешь себя в руки. Догонишь, что пропустил, и постараешься, черт побери, не злить меня. И что же? Снова двадцать четыре прогула. Двойки по физике и математике! А ежели наш барин соблаговолит появиться в школе, то спит на уроках! Что ты вообще себе думаешь?
Михал пожал плечами. По правде сказать, у него и времени не было подумать. Раньше за такое я моментально схлопотал бы оплеуху, вдруг понял он.
Угрожающе тихий голос отца:
— Может быть, ты все-таки объяснишься?
А подтекст совсем другой: «И не знаю, что с тобой делать».
— Ты прав, — выдавил Михал. Чего же больше.
— И дальше? — Отец поднял голову.
— Что «дальше»?
Рискую испытывать его терпение?
— Я тебе такую…
Ну наконец-то замахнулся, но затрещину все же не дал. А мама впервые в жизни не заступилась.
— Итак, расставим точки над «i»…
Опять эта привычная отцовская поза с руками за спиной, выпрямленными плечами, втянутым животом, будто вот-вот начнет рапортовать.
— Пока ты на нашем иждивении, от тебя требуется: средняя отметка — четверка, никаких нарушений дисциплины, помощь по дому и на даче. Ни больше, ни меньше. Согласен на наши условия?
Длинная тягостная пауза.
— В противном случае твоя учеба в гимназии быстренько закончится и тебе придется подыскивать работу.
Михал кивнул. Чего еще ждать. Не все ли равно.
— Да ты еще дерзишь? — вдруг взревел отец.
Похоже, он больше меня боится, что я вылечу из гимназии, осенило Михала.
Голос отца из-за двери комнаты:
— Он, видите ли, не желает со мной разговаривать! Можно подумать, это я виноват!
Ну вот, вместо меня достанется маме.
— Может, скажешь, чтоб я прощенья у него попросил? Я? Интересно, за что? Ну погоди, сыночек. Такой войны ты еще не видел!
Конечно, куда уж больше, подумал Михал. И вспомнил, как однажды после родительского собрания, когда классная настучала, что он и Олина Махова на большой перемене ходят в обнимку, отец в наказание постриг его наголо. Всю субботу потом Михал проплакал, спрятавшись в подвале. Но когда вечером отец встретил его в дверях обязательным вопросом «Где ты был?», он нарочно ответил: «С Олиной!» Точно сам нарывался на затрещину.
Едва отец ушел на дежурство, в комнату проскользнула мама.
— Что с тобой, Михал? Таким ты никогда не был.
А каким, интересно, я был? Каким ты меня хотела видеть. Навеки любящий сын. Безоговорочно… Незыблемо… Только бы не повзрослел. Не стал самостоятельным. За это можно изредка кое-что разрешить.
