— А кем ты работаешь?
— Секретаршей. В гимназию не приняли, хотя экзамены я сдала, но в связи с недостатком мест…
— А тебе обязательно надо?
— У меня прогулов до чертиков.
— Не повезло. Значит, пойду домой спать. Не идти же в гимназию в таком виде.
— Может, поспишь у меня? — предлагает невесть откуда взявшийся Рихард.
Неужели шпионил за нами?
До меня еще не доходит.
— Нет, надо домой. Пока мама спит.
Как-то раз я пришел всего минуты на три раньше отца. Успеваю раздеться и шмыгнуть в постель.
Смешливые лучики морщинок у глаз и возле рта. Чему уж тут улыбаться.
— Дайте-ка взглянуть на вашу ногу… Да, признаться, такого я еще не видывала. А почему вы вовремя не обратились к врачу?
А что бы он мог сделать? Мне ведь надо было ширяться в ту ногу, а не валяться с ней по больницам. И в загноившейся ране не видно следов уколов.
— Вы понимаете, что могло быть поздно, не попади вы к нам? Вы вообще отдаете себе в этом отчет?
Я-то отдаю.
Михал почти незаметно кивнул, лишь бы отвязались.
— Не говорите, что вам все равно, если вдруг придется ампутировать.
Инвалидная коляска, промелькнуло у Михала. Но ведь это… Он вспомнил свой сон: коляска с безвольно лежащим телом. Вместо головы череп, в свисающую поверх поручня руку воткнут шприц. В тот раз он проснулся совершенно взмокший от пота. И почти до рассвета думал, кто это был, он или не он. Ну разве можно что-то распознать по черепу?
— Сказать по правде, мне определенно не нравится ваша температура.
Ломки, и ничего больше, ворочаясь в постели, пытался убедить себя Михал.
— Похоже на гнойный тромбофлебит — глубокое воспаление вен. Надо бы этим основательно заняться. Не думайте, пан Отава, все это совсем не просто.
Он попробовал улыбнуться. Жалкое подобие.
— Не вставать, никаких резких движений, не напрягаться, вы поняли? — Она снова прикрыла Михала одеялом.
Ну наконец-то. Его опять затрясло, как осиновый лист.
— Ничего, мы вас из этого вытащим. А вот если бы вы остались дома… Не знаю, не знаю…
Где «дома», подумал Михал.
— Я говорила с вашим отцом, — сказала докторша. — Правильный он мужик, а?
Конечно. Все правильные. Никого ни в чем нельзя винить. Только меня!
Он устало кивнул.
— Может, ты мне в конце концов объяснишь, что с тобой происходит?
Михал еще не видел отца таким разъяренным.
Что он знает? Что может знать? Похоже, обойдется без порки. Думает хоть этим пронять?
— Михал, ты меня слушаешь или нет?
— Слушаю.
— Так в чем дело?
И впрямь никакого ремня? Безнадега. Или усталость. А может, понял, что ничегошеньки из меня уже не выбить?
