— Одна. В богадельне не хочу жить. Там припадочные, а я нет. Я в тихих была. Сергей Иванович говорит: «Куда ты пойдешь, у тебя никого нет?» А я ему теперь письмо написала, главврачу-то. Дом даже у меня теперь свой, говорю. — И старушка косноязычно и заговариваясь поведала нам о своих делах. — Племянники меня в дом инвалидов сдали, а потом в богадельню перевели в дом престарелых. Там тоже плохо. Я не люблю там. Ушла, денег накопила и ушла.
— А как накопила? — поинтересовался Сергей. Там зарабатывала, что ли?
— Я там у людей зарабатывала. Пенсию отбирали А теперь пенсия у меня. Каждый месяц пенсия.
Спросили, сколько платят по пенсии.
— Восемь рублей, — ответила она с гордостью. — Восемь рублей каждый месяц пенсия у меня. Почтальон приносит прямо сюда.
— Хватает вам? — не удержался я.
— Хватает. Как раз хватает на три недели. А на четвертую неделю я зарабатываю. Дрова колю, убираюсь, огород копаю, с малыми детьми сижу... И еще три рубля получается, а то и четыре даже.
Мы переглянулись.
— Сколько же вам лет, тетя Наталья? — удивился Сергей
— В этом году семьдесят восемь мне, семьдесят восемь.
Потом она говорила что-то непонятное, хотя временами какой-то смысл в ее речи можно было и уловить.
— Я всех пускаю. Сама знаю, как без дома жить, Разве можно людям под дождем? Зачем, когда у меня есть свой дом? Василий уехал, дом продал, а баня осталась. Я накопила денег-то и купила у него баню. Сорок рублей отдала. Теперь у меня все есть, радио провела, печь переложила, кровать нашла, часы купила, обои купила.
Обои на стенах у нее трех цветов. Видно, отдали старухе остатки по дешевке. Но оклеена комната самым тщательным образом.
— В городе я тогда жила, только вот не помню теперь... Как случилось, все забыла. Помню только лет пять или шесть. А теперь все стала понимать. Ходила недавно к Сергею Ивановичу, ведь рядом, по прямому пятнадцать верст нет. Он говорит: «Скоро тебе личное дело отдам, все прочтешь про себя и узнаешь, кто ты есть».
Наталья не поняла, кто мы такие, зачем приехали. Она никак не реагировала на слова «университет», «орнитология», «журналист». Они были вне ее сегодняшней жизни. Хотя речь ее звучала совсем не по-деревенски и уж не по-северному, это точно. Сходить бы к этому самому Сергею Ивановичу...
Понимать и узнавать заново, как мы узнавали слова «вицы», «ромшина», «чисть», она уже не могла. В нас Наталья видела только усталых мужиков, которым ночевать негде. Она пыталась помочь нам, когда мы ворочали наши тяжеленные рюкзаки и разбирали лодку, переставляла на печи наши сапоги и перевешивала сохнувшие куртки. Нам едва удалось уговорить ее не стирать наши носки. «Высохнут, — доказывала она, — к утру будет сухо». Угомонилась старушка только тогда, когда мы спрятали на дно рюкзаков грязные носки и показали ей чистые, запасные.
