– Бреон… Это все равно самоубийство.
– Нет. Я бы принял смерть из твоих рук. Это не самоубийство. Это наказание, к которому я сам себя присудил. Ты бы стала моим палачом, не ведая того, и на твоей совести не было бы греха.
Она невольно подумала – их смерть разрешила бы все затруднения. Но мысль была только мыслью.
– Я помогу тебе бежать. Я тебя увезу подальше от замка на седле – как мертвую. И возьму с собой второго коня – для тебя.
– Но как ты объяснишь исчезновение второго коня? Или тебя не спросят?
– Когда ты окажешься в безопасности, мне будет уже все равно. Я смогу сказать им правду.
– Но тогда…
– Мы все одно никогда не увидимся… Скажу тебе так: пособничество твоему побегу я не считаю предательством – потому что для Пресвитерианства это ничего не изменит. Но если я перейду ради тебя на сторону ШъяГшу – это будет уже предательством. А вместе нам и тогда не быть.
И только тут ее ударило: если Тигр двинул орды, значит, она ему не нужна. И где она будет скитаться, больная и нищая?
Если б можно было бежать вместе! Не в горы…
– Бреон… – она неловко обняла его, глядящего в темный потолок. Да нет, ему некуда податься из этих стен, с этой земли. Такому не стать наемником, и не скрыться в хижине. А вот у нее нет иных шансов, кроме побега.
Дорога заняла две седмцы. Они говорили на удивление мало – да и о чем бы? Все было решено, и каждое лишнее слово только травило душу. На постой они заезжали обычно в глубокой темноте – чтобы сонные хозяева не приглядывались. На слежавшихся сенниках и засаленных войлоках они отдавались друг другу с безмолвным неистовством, и уезжали затемно, так что хмурый рассвет их бегства повторялся и повторялся, пока небо не подперли первые горы.
Постоялые дворы уже два дня не попадались. В редких брошенных поселениях стояли заставы. Ночевали на голой земле, обнявшись, чтобы согреться. Одним студеным утром ШъяЛма, одуревшая от многодневной тряски, волглых краюшек и стылой воды степных бочагов, вдруг словно впервые увидела, как заострилось у Бреона лицо. Тут ее разобрал такой кашель, что, откашлявшись, она свернула в кулак полную мокроты ладонь. Бреон зло перехватил ее запястье, надавив на сухожилие. Среди белесой слизи было два алых пятна.
– В горах это лечат… – зачем-то сказала она.
– Молоком и яйцами, да?
Он не мог оторвать глаз от ее крови. Наверное, это еще излечимо там, в ее мире. Даже если кровь. Но едва ли – здесь. Она оттирала руку о поникшую траву, пока не зачернила ладонь землей, и потом стряхнула землю о подол.
