И опять пошло: вопрос — ответ. Старший товарищ и младший товарищ.
— Как на участке дела, Грандиозов?
Нормально дела, как же еще-то. Стремимся вперед и выше. Ответил, конечно, как полагается.
— Дисциплина?
И с этим ажур. В такие времена-то… Держится дисциплина, куда они денутся…
Здесь товарищ Полюгаров позволил себе пошутить.
— Экую ты себе, Грандиозов, фамилию взял. Язык сломаешь. Как только разрешили…
— Наоборот, Ефим Петрович! — бодро откликнулся Грандиозов. — Всячески приветствовали! Фамилия моя — времени соответствующая. Дела в стране-то ого-го какие разворачиваются. Дух захватывает!
Так и беседовали. И уже в самом конце разговора, буднично, как о чем-то давно решенном и наскучившем, сообщил Полюгаров о главном, зачем вызывал.
— Грандиозов, ты вот что сделай-ка. Составь небольшую сводочку. О настроении в цехах. Что говорят люди, чем довольны, чем не очень… Ясна задача? Ну, действуй. Да! Смотри, поаккуратней пиши. По пунктам, четко, с фамилиями и датами. И подписывать не забывай. Такие… сводки будешь приносить мне каждую неделю. Все понял?
Раскручивался, раскручивался диск. Подносил точильщик острие, готовясь высечь искру…
Грандиозов попробовал сработать под дурачка,
— Да я вам, Ефим Петрович, и так все расскажу! Господи, делов-то… Народ у нас замечательный, энтузиазмом горит. План делаем железно, на собраниях всегда поддер…
Осекся, глядя в спокойные, сонные будто, глаза старшего товарища. Те самые, которые на бывшего директора завода смотрели, когда выводили его к закрытой машине…
Не грозил Полюгаров, кулаком не стучал, лицо свое не наклонял над Грандиозовым. Как смотрел, так и продолжал. Затем произнес равнодушно:
— Ну, как хочешь. Иди, Зиляев. Иди домой.
И отвернулся к телефону.
Много раз в своей жизни приходилось кричать Грандиозову. Но так он кричал впервые. Были в крике этом и мольба, н страх, и желание жить, и проклятие всем, о ком придется писать в сводках, н опять страх и мольба…
И отступили каменные сапоги императора точильщиков. Через неделю принес Грандиозов первую «сводку», с фамилиями и высказываниями, и носил с той поры аккуратнейшим образом.
Первым исчез начальник цеха. Осторожный был человек, молчаливый, но вырвалось у него в сердцах:
— Да что это за станок такой! Голимый брак гонит и гонит! Нам бы немецкий достать, есть такие, я читал…
За преклонение перед иностранщиной и клевету на отечественную технику исключили его из партии. Затем, в одну из ночей, пропал начальник цеха. А через месяц Грандиозов был переведен из начальников участка на опустевшее место. Ценник, таким образом, навешен был Полюгаровым. Хоть и не сразу, а навешен.
