Если Зевс интересовался на летучке, как идут дела во вверенной службе, заместитель по капстроительству, спустив голову, молчал минуты три. Затем следовал прерывистый вздох — как бы подавляя подступающие рыдания. Присутствующим становилось жутковато. Тело замдиректора обмякало, рука, прижатая к сердцу, дрожала быстро и мелко.
Зевс пугался.
— Вы мне только цифру скажите и все. Хоть за прошлый квартал…
Судорожный всхлип. Слезы нависают на ресницах.
— Не надо, не надо за квартал! За месяц скажите, и я вас тут же отпускаю. Сколько процентиков? Тихонечко, не напрягаясь…
Первая слеза уныло капает на председательский стол. За ней готовится целая горючая очередь. Правая рука лезет за валидолом.
— Все, уже все, — говорит Зевс. — Ступайте отдыхать. Только один малюсеньский вопросик… План есть? И сразу уходите! Задание выполнено? И сразу — домой! Кивните, да или нет, Последнее усилие, дорогой…
Горестная пауза. Всем хочется зарыдать или повыть.
— Да… План есть… — еле слышно звучат слова горемыки-замдиректора, более похожие на стон раненой утки.
Облегченные вздохи превращают кабинет тучегонителя в некое подобие моря — в тот самый момент, когда из пучин всплывает кит и усиленно дышит полной грудью.
— Вы свободны! А может, приляжете? У меня тут диванчик есть в комнате отдыха…
Поликрат безнадежно мотал головой, плелся в свой кабинет на дрожащих ногах…
Так с ним и мучались. Разговаривать на повышенных тонах боялись — а вдруг не выдержит и умрет? Перевести на менее ответственное место опасались по той же причине — а вдруг!.. Поэтому Поликрата старались не трогать, но боязнь оставалась — обделенный вниманием, запрется в своем кабинете и опять же умрет!
Трудно было работать со счастливым Поликратом,
Вторым следствием, вытекавшим из полного поликратовского счастья, было стремление избегать.
Замдиректора по капитальному строительству тщательным образом избегал производственных рытвин и ухабов, острых углов, загвоздок и закавык — то есть всего, что могло нанести урон взлелеянному блаженству. Поэтому Поликрат все округлял.
Делал он это с упоением. Особенно доставалось неровным цифрам типа 93,7 %. Поликрат не мог смотреть на них иначе, как с омерзением, и неизменно приводил в божеский вид — то бишь округлял до ста.
Но подлинного мастера отличает какой-нибудь, ему одному свойственный, гениальный мазок. Таким заключительным мазком для замдиректора была единичка. Аккуратно поставленная после запятой, она достойно венчала творение. В отчете получалась симпатичнейшая цифра — 100,1 процента. Число, с одной стороны, достаточно круглое, чтобы получить премию, а с другой, — вполне достоверное из-за маленького гениального довеска.
