Два-три раза он останавливается, чтобы отереть лицо, пот какой-то неестественный, он чувствует подобие страха, абсолютную бесприютность посреди (или на окраине) густо населенного города, второго во Франции, и опять – словно бы жабой промеж глаз, и он уже не знает, где находится (в Марселе, конечно, но – где, и это где – тоже ведь не то место, где он находится), все становится каким-то смешным и нелепым, а взаправдашним – лишь полдень, и встречная женщина говорит: а, вам супермаркет, идите вон туда, напротив будет Ле Корбюзье, и следом супермаркет, а как же, насчет ночных рубашек – это точно, моя оттуда, не за что, так что запомните, сперва туда, а после свернете.
Сандалии на ногах Лукаса словно огненные, штаны – сплошной ком, не говоря уже о трусах, ушедших под кожу, сперва туда, потом свернуть, и вдруг – Cite Radieuse, а потом еще раз вдруг – и напротив Лукас видит бульвар с деревьями и через дорогу – знаменитое здание Ле Корбюзье, которое он посетил двадцать лет назад между двумя этапами путешествия по югу, но тогда за блистательным зданием не было никакого супермаркета, а за плечами Лукаса – этих двадцати лет. Все это никому не интересно, ибо блистательное здание так же задрипано и малоблистательно, как в тот раз, когда он увидел его впервые. И совсем не важно, что он тащится сейчас под брюхом этого огромного цементного животного, приближаясь к ночным рубашкам и полотенцам. И все же это происходит именно здесь – именно в том месте, единственно знакомом Лукасу в марсельской округе, куда он неведомым образом попал, словно парашютист, выброшенный в два часа ночи на незнакомую территорию, на больницу-лабиринт, и вынужденный блуждать и блуждать, придерживаясь инструкций и безлюдных улиц, одинокий пешеход среди автомобилей, похожих на бездушные болиды, и здесь, под брюхом и бетонными ногами того единственного, что ему знакомо и что он может узнать среди незнакомого, – именно здесь он и получает взаправду жабой по лицу, и вот головокружение, внезапная нереальность, и другая, незамечаемая, потаенная реальность на миг разверзается, как трещина в магме, – Лукас таращится, страдает, дрожит, принюхивается к правде, – боже, заблудиться, обливаться потом, вдали от основ и опор, от знакомого и родного, от дома на холмах, от хлама в закромах, от милой рутины, более того, вдали от Сандры, которая где-то близко, но где, – снова надо расспрашивать, как вернуться, и он никогда не найдет такси в этом вражьем районе, да и Сандра – не Сандра, а горестная зверушка на больничной койке, да-да, вот что такое Сандра, весь этот пот и эта скорбь – это и есть Сандра, которая маячит где-то неподалеку от его сомнений и рвоты, от последней реальности, вот уж чепуха – заблудиться с больной Сандрой в Марселе, вместо того чтобы наслаждаться с Сандрой в доме на холмах!…
