Тюрьма полнится слухами о моих способностях. Заключенные верят, что глаза мои способны испускать лазерные лучи, что от моего прикосновения бьет током, что кожа моя ядовита, что я умею проходить сквозь стены, что я все слышу. Все вешают на меня — украденные ложки и вилки, незапертые двери. Я с гордостью узнал, что возникла даже банда имени меня: «Невозможные», по большей части — из бывших «белых воротничков».
Мне дозволено общаться с обычными заключенными во время обеда и во дворе на прогулке, но за столом я всегда один. Я слишком часто обводил своих тюремщиков вокруг пальца — то ловкостью, то хитростью. В конце концов, мне стали выдавать еду на одноразовых тарелках; когда возвращаю поднос, пересчитывают пластиковые приборы. Дважды. Пока я ем, один охранник следит за руками, другой проверяет, что делается под столом. Перед едой я должен закатать рукава и показать руки с обеих сторон, точно фокусник.
Кстати, о руках. Кожа прохладная — если интересно, примерно 96,1 градус по Фаренгейту[1] — и плотная, точно накрахмаленная рубашка. Выстрелы мне не страшны; пять пуль отскочило во время прошлого задержания, когда я уходил от погони по Седьмой авеню, изнывая от жары в толстом плаще и шлеме. Синяки еще не совсем сошли.
Есть у меня и парочка других трюков. Я силен, гораздо сильнее, чем характерно для млекопитающего моих габаритов. При наличии времени и желания я способен опрокинуть прицеп или вырвать из стены банкомат. Впрочем, я не разношу все подряд — не собственными руками. Эту часть работы делала Лили… когда мы работали вместе. Я-то больше по науке. Это основная причина моего содержания в Особом тюремном крыле — там, где все предметы, вплоть до душевых разбрызгивателей, либо выполнены из титана, либо утоплены на два дюйма[2] в железобетон. Я также двигаюсь быстрее, чем следовало бы — что-то в нейронах поменялось после несчастного случая.
Время от времени ко мне пристают заключенные из новеньких — надеются заработать авторитет, ломая о мои ребра то самодельный нож, то украденный карандаш, а то и заточенную металлическую ложку. Такое случается во время еды или во дворе, на прогулке. Все вокруг настороженно умолкают, стоит такому новичку вступить в волшебный круг, в пустое, движущееся вместе со мной пространство. Охранники никогда не вмешиваются; то ли тактика у них такая — разобщить меня и остальных заключенных, то ли просто любят наблюдать за моими фокусами, вновь и вновь убеждаться, что охраняют четвертого из самых отъявленных негодяев на свете. Я неторопливо выпрямляюсь на металлическом стуле, опускаю единственную пластиковую ложку на складной стол.
