Та убежала.
Александр был в очень раздраженном состоянии.
На другой день он целое утро ходил около гумна и видел, что Маша, действительно, сидит там одна на пруде, но подойти к ней он не решался и, сев на прилавок у избы, любовался на ее еще не совсем свормировавшийся стан, на загорелую шею, на тонкое колено, обогнутое выбойчатым сарафаном.
Маша в то время сидела и шила. Наконец она встала и сама прошла мимо Бакланова.
— Ты куда? Домой? — спросил он ее.
— Да-са-тка-с! — отвечала она, потупляясь и вся раскрасневшись.
Перед вечером Петруша спросил Бакланова:
— Что, вы видели ее-с?
— Видел! Но мне решительно невозможно с ней говорить… Все замечают: я хуже этим ее обесславлю, если стану ухаживать за ней.
— Это точно что-с, — сообразил Петруша.
— Переговори, Бога ради, ты! Обещай, что всю семью их я отпущу на волю!
— Понапугать ее хорошенько надобно, вот, что-с, — произнес гайдук, и в самом деле, должно быть, сказал что-нибудь решительное Маше, потому что на другой же вечер, с перекошенным от удовольствия лицом, он объявил барину:
— Подьте под мельницу, в лесок, дожидается она там вас.
Бакланов побежал бегом. Он еще издали увидел Машу, прижавшуюся к одному довольно ветвистому дереву.
Он ее прямо взял за обе руки.
— Вот и прекрасно! — бормотал он задыхающимся голосом.
Маша только и говорила:
— Ой, ой, нет! Ой, чтой-то, ой!
В следующие затем свидания Бакланов старался дать ей некоторую свободу и простор перед собой.
— Любила ли ты кого-нибудь кроме меня, Маша? — спрашивал он.
— Нету-ка… Ничего я еще того не знаю, — отвечала она.
— А меня любишь?
— Вас, известно, жалею.
«Что за дурацкое слово: жалею», — подумал Александр.
— Ну, скажи, — продолжал он: — любишь ли ты песни петь?
— Нет, я не горазда, — отвечала Маша.
— А в поле любишь ходить гулять, рвать цветы?
Маша с удивлением посмотрела на него.
— Да коли это? Неколи. Что есть в праздник, и то же все за скотинкой ходишь, — сказала она.
«Вот вам и славянки наши во всей их чистоте», — подумал Александр.
— Ну, ступай домой! — проговорил он вслух.
Сцена эта происходила в сушиле, при довольно слабом и несколько даже поэтическом освещении одной свечки, покрытой абажуром.
Маша покорно встала и ушла.
Бакланову немножко сделалось совестно.
