— Да ведь императора тут нет! — возразил Бакланов.
— Он невидимо тут присутствует! — порешил Платон Степанович и опять слегка улыбнулся. — Вот соколик-то! — продолжал он, указывая на Ковальского и, по возможности, стараясь сохранить строгий тон: — по театрам ходит, а из греческого единицы получает.
— Да я знаю-с, помилуйте, Платон Степаныч: спросите-с меня, отозвался тот.
— Есть мне когда вас спрашивать! — сказал серьезнейшим образом Платон Степанович и потом вдруг крикнул: — Ермолов!
В дверях появился солдат.
— Вот возьми этого господина, — продолжал он, указывая на одного из медиков: — сведи его в цырульню и остриги его на мой счет. Вот тебе и четвертак! — прибавил он и в самом деле подал солдату четвертак.
— Да как же это-с? — возразил было студент.
— Не прощу! Не прощу! — закричал Платон Степанович, хватая себя за голову и махая руками.
Студент, делать нечего, пошел.
Волосы студенческие были одним из мучительнейших предметов для благородного Платона Степановича: насколько он, по требованию начальства, желал, чтобы они были острижены, настолько студенты не желали их стричь.
— Ну, что мне с вами делать?.. что? — говорил он оставшимся перед ним студентам, как бы в самом деле недоумевая, что ему делать.
— Вы кто такой? — обратился он, тотчас же вслед за тем, к одному черноватому математику.
— Я русин, ваше высокородие, — отвечал тот певучим голосом.
Платону Степановичу ответ такой понравился.
— На чужой стороне, сударь, надобно скромно себя вести! — сказал он ему и снова возвратился к прежней своей мысли.
— Что мне с вами делать! Вы ступайте в карцер на день, на два, на три! — объявил он Бакланову.
— Я пойти пойду хоть на месяц, — отвечал тот, размахивая руками: — а уж свои убеждения имею и всегда буду иметь.
— Свои убеждения! — повторял ему вслед Платон Степанович. — А вы ступайте по домам! — объявил он прочим студентам. — Вам еще хуже будет! Еще!.. Еще!.. — повторял он неоднократно.
Что под этим: «еще хуже будет!» он всегда разумел, для всех обыкновенно оставалось тайной.
— Графу, я полагаю, доложить надо-с, — подошел к нему и сказал сладким голосом суб-инспектор.
— Знаю-с! — отвечал Платон Степанович с досадой и, выйдя на крыльцо, сейчас сел на своего неказистого коня и поехал.
«Свои убеждения, — рассуждал он дорогой почти вслух: — и я бы их имел, да вон тут господин живет!» — и он указал на генерал-губернаторский дом: — «тут другой», — прибавил он и ткнул по воздуху пальцем в ту сторону, где была квартира генерала Перфильева.
