— Это что еще? А? Что вы еще придумали? — говорил инспектор студентов, в своем флотском мундире, застегнутом на все пуговицы, горячась перед стоявшими перед ним в довольно комических позах Бирхманом, Венявиным, Ковальским, двумя-тремя медиками и несколькими математиками. Впереди всех их, впрочем, стоял Бакланов.
— Позвольте, Платон Степаныч! — говорил он, прижимая руку к сердцу и все больше и больше выступая вперед.
— А вот и нет!.. Не позволю! — говорил ему тот, в свою очередь, тоже с раскрасневшимся лицом.
— А как же это?
— А так же!.. Ты скажешь мне два слова, а мне после тебя и говорить нечего будет.
— Странно! — проговорил Бакланов, пожимая плечами, и потом прибавил довольно громко вслух: — Я не солдат, а вы еще не полковник, чтобы говорить мне ты.
— Не полковник! — произнес Платон Степанович, кидая на него свирепый взгляд.
Стрела была пущена прямо в цель: полковничий чин был для него до самой смерти какою-то неосуществимою мечтой.
— Вы-то это что? Вы-то? — накинулся он на Бирхмана. Правительством взяты, воспитаны, взлелеяны, и вот благодарность!.. Ведь солдат на всю жизнь!.. на всю жизнь! — прибавил он, грозно потрясая рукой.
Он имел привычку — мрачную картину всегда еще больше поразукрасить; но Бирхмана это нисколько, кажется, не пробрало.
— Не знаю, что я против правительства сделал, — проговорил он.
— А, не знаете! — прикрикнул Платон Степанович: — а вейнхандлунг так знаете!
— Вы сами-то пуще ее знаете! — бухнул прямо Бирхман.
— Я знаю… разумеется… — произнес Платон Степанович каким-то странным голосом: улыбка, как он ни старался скрыть, проскользнула по его лицу.
Бакланов в это время опять уже на него наступал.
— Если теперь, Платон Степаныч…
— Ну-с! — отвечал ему тот, совершенно позабыв, что сейчас только запрещал ему говорить.
— Если теперь писатель, — говорил Бакланов: — из которых, например, Иван Андреич Крылов — действительный статский советник, Иван Иванович Дмитриев — тайный советник…
На слова «действительный» и «тайный советник» он нарочно поприударил.
— Ну, ну-с! — торопил его Платон Степанович.
— И тех можно хвалить и порицать, — продолжал Бакланов: — а какую-нибудь танцовщицу, которая умеет только вертеть ногами, нельзя.
— Тут не в танцовщице, судаоь, дело! Тут императорский театр! — крикнул Платон степанович.
