— Э, ничего! — отвечал Бакланов: — я намерен, не вдруг, разумеется, а постепенно, разорвать совершенно мои брачные узы.
— Зачем это? — проговорила Софи более грустно, чем с укором.
— Невозможно! — воскликнул Бакланов: — более безобразного установления, как брак, я решительно ничего не знаю.
Софи продолжала грустно улыбаться.
— Точно двух лошадей припрягли к дышлу: ровны ли у вас ход и скорость ваших ног, или нет, все ступайте, не отпрягут уж!
— Но как же делать иначе? — спросила Софи.
— Дать более свободное движение чувствам: тогда, поверь, между мужчинами и женщинами возникнут гораздо более благородные, наконец возвышенные отношения.
— А дети? — спросила Софи.
— Что ж такое дети?
— А то, что мужчина с одною народит детей, перейдет к другой, а от другой к третьей. Дети у нас, бедных женщин, и останутся на руках и попечениях.
— Это вздор, chere amie. извини меня! — возразил Бакланов: если я хоть сколько-нибудь честный человек, я женщину, у которой есть от меня дети, не оставлю совершенно, и если не буду ее продолжать любить, то все-таки материально обеспечу; а если я мерзавец, так и брак мне не поможет. Скольких мы видим людей, которые губят совершенно свои семьи.
— Но все-таки это немножко иных попридерживает.
— Нисколько!
— Как нисколько? Посмотри, сколько этих несчастных любовниц кидают.
— Да потому теперь любовницам и побочным детям мы даем мало цены, что у нас, извольте видеть, есть гораздо более драгоценные существа — законная супруга и законные дети, и, что всего отвратительнее, тут во всем этом притворство таится. Вспомни, например, хоть твой брак.
— Что ж мой брак? — воскликнула Софи: — я скорее вышла за какое-то чудовище, чем за человека; твоя жена — другое дело. Она милая…
— Прекрасно! — подхватил Бакланов: — я поэтому-то, по преимуществу, и привожу себя в пример: жена у меня действительно милая, добрая, умная, красивая, но между тем я не могу любить ее потому только, что она моя жена. Я, в сущности, не развратный человек, никогда им не был и теперь не таков, и жене моей не изменял ни разу.
— Я думаю! — подхватила Софи.
— Уверяю… Но поверишь ли, ангел мой, что каждая горничная, пришедшая ко мне, в своем новеньком платьице, подать поутру кофе, возбуждает во мне гораздо более страсти, чем моя супруга. Вот что оно значит, право-то по долгу!
— Очень просто! Женщина, которая принадлежит мужчине, для него не представляет интереса, а другие напротив.
— Нет, тут не то! За любовницей всегда остается право отплатить мне тем же, такою же изменой, и это всякого удерживает: любовников верных своим любовницам гораздо более, чем мужей женам. За женой же никакого нет права: она моя раба… я могу ее за измену себе судить в суде… ее будет преследовать общественное мнение.
